Беременна от мажора - стр. 37
Он снова оглядывает моё лицо, и всё, чего я хочу, — это скривиться и картинно закатить глаза.
— Ива, Иванка, Ваня, Ванька.
— Интересное такое имя. Первый раз встречаю девушку, которую на полном серьёзе можно звать Ваней.
Он смеётся, пьёт воду, ставит стакан возле моей руки, задевая пальцы, откровенно флиртует. Красинский-старший мог бы разговаривать со мной громко, но он опять шепчет, вероломно вламываясь в моё личное пространство. Тем временем к столу наконец-то подходит Дима и, показательно громко скрипя ножками стула, садится напротив. И снова смотрит, да с таким выражением на лице, будто застукал нас с его отцом как минимум голыми и в кровати. Дурак, ей-богу. Ну неужели не видно, что я не в восторге от этого соседства? Или он думает, что я нарочно притворяюсь несчастной, чтобы скрыть наши с его отцом отношения? Господи, я уже запуталась.
Если бы я знала, чем закончится первый день моей практики в крутой и уважаемой фирме, я бы с радостью попила из лужи, чтобы сегодня же попасть в инфекционную больницу.
Дима скалится, весело ему, я смотрю. А я так устала. Я просто хочу домой, пусть лучше родители орут, чем эти двое ненормальных по очереди дëргают меня, словно марионетку за ниточки. А ещё меня слегка подташнивает. Видимо, нервное перенапряжение и стресс сказываются.
К Красинскому-младшему обращается американец, который, кажется, пропустил половину спектакля и вообще не понимает, что за представление здесь происходит. Он интересуется, почему Дима предпочитает выбрать другого партнера? Чем ему не нравится работать с их фирмой? Дима, в отличие от отца, общается с иностранными гостями напрямую. У него хороший английский, и разбирается он в деталях сделки куда лучше меня. Если бы не его дебильная — не знаю даже как это назвать — ревность, я бы даже восхитилась тем, как ловко он портит настроение американцу.
Батя же продолжает есть, не обращая внимания на ведущиеся у него под носом переговоры. Впрочем, всё же не выдерживает.
— Ну-ка, обрисуй мне вкратце. — Наконец вытирает салфеткой рот Егор Валентинович.
Повинуюсь, начинаю быстро переводить. Вскоре завязывается перепалка, и отец с сыном откровенно спорят.
— Смотри сюда. — Тычет Дима в лицо отцу телефоном. — Это устаревшая компания!
— Субординацию соблюдай.
Дима качает головой, снова косится на меня исподлобья. Ну вот сейчас-то я что сделала?
— Связываться с ними, — продолжает Дима, перегибаясь через стол, — это три шага назад. Нам это не нужно! Мы не должны болтаться как говно в проруби, пока наши конкуренты снимают сливки.
— Это надо переводить? — аккуратно вклиниваюсь в их разборки.
— Нет! — шикает Дима.
— Тише, — ласково отвечает Красинский-старший, улыбнувшись.
Да блин, он просто откровенно издевается. Видит, что сын злится, и ещё больше ластится ко мне. Интересно, как он догадался, что между нами что-то было? Наверное, слишком откровенно мы друг на друга пялились, а может раньше Красинский-младший не проливал кофе на совещаниях. Они с Димой будто два барана, встретившихся на узком мосту. Никто не хочет уступать. Мне так неуютно. В их глубоком конфликте должны разбираться специалисты, а не я. Уверена, окажись сегодня со мной рядом любой другой человек мужского пола, Дима воспринял бы это спокойнее. И не было бы сцены в лифте. Отец для него как краеугольный камень. Самый первый человек, которого он одновременно уважает, стыдится и местами ненавидит.