Белый тигр - стр. 16
Что мне оставалось – только смотреть на крепость издали. Продолговатые бойницы розовели на рассвете и золотились на закате, над бастионами синело небо, по ночам луна освещала полуразрушенные валы, а по стенам с визгом носились обезьяны и поминутно устраивали драки, словно в них вселились души мертвых воинов, которым никак не закончить завязавшуюся некогда схватку.
Мне хотелось к ним.
Икбал, один из четырех лучших поэтов на свете (еще Руми, Мирза Галиб и четвертый, тоже мусульманин, имя которого я забыл), написал: рабы остаются рабами, ибо красота мира от них ускользает.
Это правда – лучше и не скажешь.
Великий был поэт, этот самый Икбал, хоть и мусульманин.
(Кстати, господин Премьер, заметили, что все четыре величайших поэта – мусульмане? Неувязочка выходит. Ведь сегодня в какого мусульманина ни ткни, либо неграмотный, либо дом собирается взорвать. А мусульманки в черных паранджах с головы до пят. Странно, правда? Если разгадаете загадку, черкните мне по электронке.)
Еще ребенком я остро чувствовал прекрасное. Судьба раба была не для меня.
Кусум как-то раз увидела, как я таращусь на форт, – шла за мной от самого дома до пруда. Вечером она сказала отцу:
– Он стоял разинув рот, совсем как его матушка, бывало. Не выйдет из него ничего путного, точно тебе говорю.
Лет в тринадцать я таки решился и отправился в форт один. Перебрался на тот берег, вскарабкался по склону и уже готов был вступить под своды, как огромная черная тень преградила мне дорогу. Я бросился наутек, скатился вниз к пруду… Даже кричать не мог, до того перепугался.
Это была корова, издали я хорошо ее разглядел. Но вернуться уже не хватило духу.
Так я до форта и не добрался, хотя пробовал еще не раз. В решающую минуту нападал страх и я поворачивал обратно.
В двадцать четыре (жил я уже в Дханбаде и работал у мистера Ашока шофером), после долгой отлучки, я приехал на машине в Лаксмангарх, привез хозяина с женой на экскурсию. Эта поездка оказалась для меня очень важной, как-нибудь соберусь и опишу ее подробно. Пока скажу только, что, пока мистер Ашок и Пинки-мадам отдыхали после обеда, я отправился к форту. Переплыл пруд, поднялся по склону и впервые ступил на вожделенную землю. Ничего особенного – осыпавшиеся стены, стая пугливых обезьян, не спускавших с меня глаз. С крепостной стены я бросил взгляд на родную деревню, увидел башню храма, рынок, сверкнула на солнце сточная канава. А вот и мой дом и темное облачко перед ним – буйволица. Самый прекрасный вид на свете.
И тут я совершил мерзость. Неописуемую мерзость. Я откинулся назад, набрал побольше слюны и с размаху плюнул на свою деревню. И еще раз. И еще. А потом спустился по круче, напевая песенку.
Через восемь месяцев я перережу мистеру Ашоку глотку.
Вторая ночь
Кому:
Его Превосходительству Вэнь Цзябао Который, пожалуй, уже задремал в своей Резиденции Премьер-министра В Китае
От кого:
От его полуночного консультанта По вопросам предпринимательства Белого Тигра
Господин Премьер!
Итак…
На что похож мой смех?
Чем пахнет у меня под мышками?
А правда – сами ведь, наверное, заметили, – что усмешка у меня ну просто сатанинская?
Сэр, о себе я еще много чего могу порассказать. С гордостью заявляю: я не рядовой убийца. Как-никак я убил своего хозяина (второго отца, можно сказать), а также, скорее всего, стал причиной смерти почти всех своих родственников. Этакий виртуальный душегуб.