Белый мусор - стр. 21

– Бедная девочка. Молись. Всё будет хорошо.

Пока тётя Наташа снимала мерку, я подумала:

«От трёх человек, которых одинаково хорошо знаю, я получила разное отношение к себе. Ненависть, непонимание и жалость. Все трое ошибались»…

Наташа открыла кладовку и достала постельное бельё. Не грубое полотно и зелёное негнущееся одеяло с инвентарным номером, которое полагалось рядовым, а офицерское, мягкое.

– Пойдём, девочка, заселим тебя в комнату.

– Разве мне не полагается спать в казарме?

– Вот ещё. – Тётя Наташа сунула мне бельё: – У тебя мозги свои или Клода?

– Мои, вроде. Не знаю даже.

– Ты себя в зеркало видела?

Вспомнила, как была фаршем в АКОСе и размышляла о необходимости посмотреться в зеркало:

– Видела.

– Не позволю такой красавице спать в одной комнате с пердящими солдатами. Да они при виде тебя со стояком ходить будут. Или всю ночь дрочить возле твоей койки.

Во мне заговорили знания Клода:

– Более двадцати пяти процентов личного состава Эскадрона – женского пола. Мы придерживаемся гендерного равноправия. Женщины в должности рядовых, не имеющие собственного жилья, размещаются на общем основании…

– Иисус-дева-мария, девочка моя, ты хотя бы знаешь, где живут все эти двадцать пять процентов?

– Разве не в казарме?

– Снимают квартиры в городе.

– Понятно… Из-за пердящих солдат и стояка?

– Гендерное равноправие существует лишь в голове у Клода. Пусть остаётся там, а не в твоей прелестной голове. Мы, женщины, сами решим, где нам жить. Без приказов на равноправие.

Мы пошли по коридору. Я не удержалась:

– За нарушение правил ротного хозяйства командан имеет право оштрафовать.

– Пусть попробует. Давно подзатыльников от меня не получал. Да и в каких правилах написано, что сестру Клода Яхина надо селить в казарму? Ты Яхина? Яхина. Значит, имеешь право на свою жилплощадь в Форт-Блю.

Снова почувствовала, что мне, в отличие от Клода, приятна забота посторонних. Наталья Боке – ветеран Форт-Блю, как и оружейник Кирилл. Поступили на службу ещё во времена, когда отец… Шарль Яхин, был команданом. Поэтому для Клода… (и для меня) они «дядя» и «тётя».

– Жан-Люк приставал? – спросила вдруг Наташа.

Она была давно и безнадёжно влюблена в него. Жан-Люк время от времени пользовался ею. Обещал, что вот-вот покончит с делами, остепенится и заведёт семью. Окрылённая надеждой, тётя Наташа возвращалась в объятия оружейника Кирилла, который с нею изменял жене.

Такой вот любовный радиосериал раскручивался на протяжении жизни Клода.

– Пытался приставать.

– У-у-у, кобелюка. Жан-Люк кое в чём сильнее Клода.

– Я знаю, тётя Наташа. То есть, Клод знает.

Голова закружилась. Тётя Наташа ввела меня в комнату и посадила на голую кровать. Села рядом и обняла:

– Тяжко?

– Вся моя жизнь – воспоминание другого человека.

– Ну, ну, – успокаивала Наташа. – У всех жизнь – это воспоминание. И какая разница чьё оно? Помолись, легче станет.

– Знаете, с тех пор как умерла мама… Мама Клода… Он мечтает выплакаться на чьём-либо плече, но не может. Он же великий командан. Несокрушимая скала. Победитель.

– Я знаю, знаю. Пусть приходит, когда захочет. Помолимся и поплачем вместе. А пока плачь ты. Не за него, а за себя.

На экране отображалась карта северной части Неудоби. Перед ней стояли Клод и седой мужчина в чёрном камзоле.