Размер шрифта
-
+
Белый китель - стр. 2
Разве луна не глядит загоревшимся льдом?
Там, в облаках, Эйкейтрина, в просторе разъятом
Может, и ты себе выстроишь маленький дом.
Атака
На вечно-зелёном по склону горы
В огне золочёном съезжают шары,
Сосульки и птицы, морковь и арбуз,
Садовая тачка из тоненьких бус.
Горящие свечи и яблочный лёд
Поют и трещат, продвигаясь вперёд.
Цветы в зеркалах, в переплёте альбом
И лебедь зимы на стекле голубом.
А в небе над ними зашёл на таран
Из бисера с гарусом яркий биплан.
А выше Небес – не смотрите туда —
Волхвам указала дорогу звезда.
Выходной (Museum III)
На рассвете все взрослые спят…
За окном – ни морозного дыма,
Ни дождя две недели подряд,
И несчастья идут себе мимо.
Под ногами линолеум – шарк!
Спят, и всё тут, намёков не слышат,
Глубоко всей полуночью дышат…
Обещали вчера в зоопарк…
В тридцать третий скучающий раз
Разберу дорогие подарки —
Разложу в целлофановый марки,
Вставлю клоуну выпавший глаз.
К не желающим раньше вставать
Притулюсь – я же худенький! – с краю
И давай – о животных мечтать,
В полудрёме шагая по Раю.
Вижу зебру, жирафа, слона,
Первый раз – у воды бегемота…
Здесь и слова-то нету «война»
И любви лишь бывает охота.
Притяжение горькой земли
Шаг за шагом теряет значенье,
С облаками плывут корабли,
Где высокого ветра теченье.
Вот уже высота подо мной,
Я в пернатой лечу веренице…
Но не в смысле, что это мне снится —
Просто день наступил выходной.
Циркачка
Платье алое легко,
Мака летнего алей,
Ноги – в чёрное трико,
Ни морщинок, ни щелей.
А сама седа, как лунь,
Непокорная глава —
Это женщина июнь,
Это женщина сперва.
Омут глаза – тёмный жад.
Глянет раз – и всё, завал.
Ею кинут, акробат
Из-под купола упал.
Укротитель Анатоль
Тоже до смерти любил,
Загляделся – и изволь:
Тигром насмерть сожран был.
И когда она идёт
По опилкам и ковру —
Возбуждается народ,
Как фламинго поутру.
На трапеции верхом
Взмоет мигом в горний план,
А оттуда – прямиком
Как в огне аэроплан.
Как же было не сгореть —
Если в жилах керосин?
Не от гриппа ж умереть
В день праправнука крестин!
Скатерть зимняя бела,
Простыни во сне белей,
На поверхности стола
Так легла, что не пролей.
Городское каприччо
Фронтонных муз печальные белила
Смывало на зелёное дождём,
Как будто Дездемона умолила
Отелло погодить с его судом,
Но изменить, увы, уже не в силах
Течения, смывающего путь,
И вечер пил в погашенных белилах
Глухими фонарями света суть.
И в городе, весной легко одетом,
Тьма коротка, смешна и не страшна,
Поскольку рядом опера с балетом —
Вечор на всю катушку дотемна.
По мокрым доскам в пляс полунагие
Пускались девы, сбросив тайный вес,
И – что скрывать! – их прелести тугие
Внушали юным жгучий интерес.
Как музыка в сердца влюблённых влезла?
Я просто изумлён, а не виню…
Все ждали коды, шумного разъезда
И тишины, венчающей возню.
Все ждали жизни быстрого продленья,
За тактом такт, от сих и до сих пор,
Как в музыке – биений повторенья,
Как в опере: чуть что – вступает хор.
Все ждали счастья, радостных сюрпризов,
Шампанского, букетов и даров…
Не голубями ж засранных карнизов
И суками загаженных дворов!
Белый китель
Не люблю Жюль-Верна, что ты, что ты! —
Намусолив книжицу в руке —
За его широты и долготы
На плохом французском языке,
За его фальшивые маршруты,
По лекалу циркулем расчёт
До секунды выверен, и – тьфу ты! —
Видишь, кондор Роберта несёт?
Если бы еще не сочинитель,
Что «А ну-ка, песню нам пропой»,
Страница 2