Белолуние - стр. 13
Ещё у госпожи Данории был чудесный голос. Не высокий, не низкий, а какой-то приятно-мяукающий. Когда поблизости никого не было (Кот, само собой, не считается), она тихонько напевала незнакомую песенку. Что-то вроде колыбельной, только не на тарийском. В совершенстве владевший тремя языками Кот, как ни старался, не мог разобрать ни слова. Это ему тоже отчего-то нравилось.
Вдобавок ко всему, госпожа Данория умела рисовать по памяти карту звёздного неба. Кот нарочно проверял – всё сходится. Во время недолгих остановок она рассказывала о разных небесных светилах, да так, словно побывала на каждом. И не единожды. Всё это было забавно. Хотя и не очень. Потому что, когда речь заходила о двоелунии, госпожа Данория всегда начинала сердиться. Не то на мэтра Казлая, не то просто так. Кто её разберёт?! «Ты ошибаешься, Рубер! – она била рукой воздух, будто тот чем-то провинился. – Нужно было учесть поправку на три сотых! С учётом погрешности ты не досчитался восьми лун».
Мэтр Казлай только вздыхал, что было на него совсем не похоже.
Чтобы разрядить обстановку, Кот забирался к госпоже Данории на колени, и она никогда его не прогоняла. Ясное дело: ни одна женщина кота с колен не прогонит, что она сумасшедшая, в самом деле?! Наоборот, госпожа Данория тут же начинала скрести его ноготками за ушком и, конечно, успокаивалась. А Кот-то именно этого и добивался. В глубине души он не любил ссоры. Нет, поставить на место зарвавшегося мидава было, конечно, приятно, но чтобы спорить до хрипоты – увольте, ни к чему это.
А вот что Коту в госпоже Данории не нравилось, так это её настроение. Люди к таким вещам нечувствительны. Они вообще ничего вокруг не замечают, пусть хоть мышь на голове танцует. А коты всегда чувствуют, что у других на душе. Так вот, у госпожи Данории на душе была печаль. Но не давняя и тяжёлая, как у мэтра Казлая, а свеженькая такая печаль пополам с надеждой. И это, честно говоря, раздражало.
Хотя то, что госпожа Данория всегда называла Кота «мой милый», раздражало ещё больше. Однажды в целях обеспечения личного суверенитета3 он даже совершил поступок, за который в приличном обществе молоком не угощают, – цапнул даму за палец. Думал: «На тебе, получай! Будешь знать, какой я милый!» И что толку, спрашивается? Госпожа Данория и не подумала обижаться. Палец убрала и опять о чём-то загрустила. Лучше бы уж сюсюкала, в самом деле!
Дожидаясь мэтра Казлая и госпожу Данорию, Кот немного волновался. Это он только с виду был невозмутим – с ленцой прикрывал и открывал глаза, будто ничто на свете его не заботит. На самом деле, получить нагоняй не хотелось. А ведь было за что.
Вернувшийся хозяин сначала не заметил отсутствия мидава. Он вообще был каким-то рассеянным в последнее время. Зато госпожа Данория сразу почувствовала неладное.
– Где же Зебу? – она огляделась, высматривая мальчика в толпе. – Пора в дорогу. Где он ходит?
– Мидав ушёл, – Кот старался говорить равнодушно. – Просто взял и удрал. Оставил меня, своего друга и учителя. Меня, того, кто привил ему хорошие манеры, кто научил его…
– Что значит «ушёл»? – вспыхнул мэтр Казлай. – Куда он мог уйти? Что ты мелешь?
– Вот так и ушёл, – обиделся Кот. – Я был ему другом и учителем, но никак не сторожем, господа. Мидав повстречал девчонку и, как обычно, бросился ей на выручку.