Белое солнце России - стр. 26
Степан открыл рот, чтобы сказать Витьке Топору, что он думает, но Федор быстро взглянул на приятеля, и тот промолчал.
– Может, повременим? – сказал Витька. – Может, Назаров все же выпьет с нами.
– Да ты еще и глухой, – с неподдельным сожалением сказал Назаров. – Ну сказал я же тебе – брезгую.
– Тогда одевайся поскорей. Дивлюсь я на тебя, Назаров. Человеку на войне умнеть положено, а ты дураком вернулся. Ну как знаешь. Пошли. Не спи, Колька. Становись сзади и двигай.
Колька икнул в знак того, что понял приказ, повесил винтовку на плечо (она болталась, как деревянная игрушка у мальца Климки) и, пошатываясь, пошел к выходу. Перед ним шел Назаров, а возглавлял процессию Витька Топор.
В сенях Назаров на секунду задержался, нащупал в полутьме фуражку, снял с гвоздя и вышел на улицу вместе с конвоирами. Однако теперь походный ордер изменился: Колька шел по-прежнему сзади, а Витька Топор тоже сзади, но чуть в стороне – крыльцо было достаточно широким. Из окна во двор падал тусклый отблеск керосиновой лампы. Самого крыльца он не касался, поэтому все трое на ступеньки вступили осторожно: не упасть бы.
А потом на крыльце завертелась какая-то невообразимая карусель. Стоявшая у двери метла внезапно оказалась в руках товарища Назарова и пошла выписывать круги и восьмерки. Колька и Витька так и не поняли, что же с ними произошло, отчего они попадали с ног, и что же их так больно ударило, и почему они так и не успели ни разу стрельнуть.
Не глядя на стонущего и катающегося по крыльцу Кольку, Назаров подошел к Витьке и поднял его за шкирку. Если у Кольки была всего одна винтовка, то его начальник отправился в патруль вооружившись как следует. Назаров снял с Витькиного пояса трофейную германскую лимонку, а из кармана пальто вытащил револьвер.
– Ну что, будем еще паспорта читать? – ласково спросил Назаров. – Чего молчишь, Витенька? Старший, чай, спрашивает. Еще какие документы читать будешь или так признаешь?
– Назаров ты, – сказал пришедший в себя Витька Топор. За одну минуту он осунулся, погрустнел, и причиной этому была не шишка на лбу, а потеря оружия. Не чувствовал он себя без винтовки человеком. Колька ничего не сказал – он был по-прежнему неразговорчив, только хватал себя за побитое место, пытаясь определить: висит ли там хоть чего-нибудь. Вышедший на крыльцо Никита Павлович склонился над ним.
– Да я это, я и никто другой, – наставительно произнес Назаров. – Никто в этом не сомневается, и ты не моги.
«Я и сам в этом уже нисколько не сомневаюсь», – добавил про себя вернувшийся с войны солдат.
– Слушай, Колюша, ты уж не горюй, что так все обернулось, – успокаивал Никита Павлович ушибленного комбедовца. – Если бы ты невзначай из ружья пальнул, еще хуже бы вышло. И на Федора Ивановича не сердись. А как в Усадьбу вернетесь – скажи: вышли за околицу, увидели костер. Хотели подкрасться, а там – засада. Ружья отобрали да по шее надавали. Если вы Слепаку правду скажете, что Назаров вас двоих с ружьями голыми руками скрутил, так вам самим в подвале до Духова дня сидеть. Ну, не сердишься? Хорошо. Умница. Сейчас я тебе рассольчика принесу. И головушка пройдет, и прочее. И не бойся. Дедушку моего Сергея Никанорыча, Царствие ему Небесное, однажды жеребец тоже в мудя задней ногой отбрыкнул. И ничего, я-то потом родился. А жеребчик с той поры охромел.