Белград - стр. 6

За окном грянула музыка – громкая, маршевая. На фоне ее что-то тревожно вещали в мегафон. Аня не могла разобрать ни слова. Она вскочила, припала носом к стеклу, потом отодрала прилипшую дверь, вылезла на балкон. Ногу укололо сухим листом, бетонный холод проник сквозь шерсть носка. Снаружи было теплее, чем в квартире. Музыка и громкоговоритель всё ближе. Наконец, между елками остановилась машина. Чуть больше «Газели», с открытым кузовом и мегафоном на кабине. Стало тихо. За рулем курчавый дядька, в кузове – ржавый хаос металлолома. Дядька озирался по сторонам, похоже, чего-то ждал. Затем завел мотор. Музыка и мегафонный голос, точно объявлявший воздушную тревогу, стали медленно удаляться.

Аня вернулась в комнату, заползла под одеяло, завернулась в него три раза, словно свила себе кокон. Спряталась с головой. Застыли ноги, руки; знакомый холод, переходящий в боль, добрался до костей. Аня глубоко вдохнула – и тут же испугалась: вдруг воздуха снова не хватит?

Половину прошлого года она провалялась в постковиде. Прививки не помогли, а может, и ускорили дело. Вакцина «Лайт», когда ее вводили, прошила болью предплечье. То, что вкололи, было ядовитым, парализующим. Яд осы. Большой осы.

Затемпературила она дня через три. После завтрака ни с того ни с сего подкосила слабость – Аня прилегла, думая, что на полчасика, а проснулась уже в темноте. И никак не могла раздышаться: что-то давило на грудь, воздуха было в обрез. Она запуталась в пододеяльнике, и там, в этом ситцевом мешке, будто сохранялся весь доступный ей кислород. Сколько ей осталось вздохов? Десять? Может, девять. Облизнув губы, почувствовала, какие они сухие, корявые, горячие. Зачесались глаза, словно засыпанные мелким песком. Похлопала руками по постели, пытаясь нащупать телефон. Мысли густели, мозг под сбившимися в колтун волосами сварился в студень. Откуда-то явилось слово: «Конец». Как в пьесе. Рука дернулась, потянулась к тумбочке, нашарила скользкий телефон. «103» набрала на автомате, продиктовала адрес. Доплелась в прихожую, открыла дверь, написала Руслану, что вызвала себе «скорую», и куда-то провалилась.

Тетка-врач, включив свет, вытащила Аню из-под одеяла:

– Давно лежишь?

– Не знаю, с обеда, наверное.

– Самолечением они занимаются все, думают, самые умные, укуталась как чучело, сама себе температуру нагнала.

Тетка сыпала словами, не дожидаясь ответов, при этом ее мощные руки двигались ловко, каким-то образом у Ани под мышкой оказался градусник.

– Тридцать девять, – нахмурилась и вроде как расстроилась тетка. – А чего ты хотела?

Аня не реагировала.

– Чего хотела, говорю, под ста перинами валяться. Ну-ка, разделась до трусов – и под простынку.

Аня завозилась пальцами, но пижама никак не поддавалась.

– Где простынка у тебя? – устало спросила тетка.

– Не помню.

Аня и правда не могла сообразить, где что лежит.

– Да не снимай ты! – тетка отбросила ее руку. – Сумка твоя вот эта? Паспорт, деньги там? Так, вот это возьму еще.

Тетка подобрала с пола джинсы и худи, вздернула Аню, доволокла до прихожей, сама засунула ее ледяные ноги в сапоги, набросила на нее пуховик, застегнула. Кивнула на телефон и ключи, велела взять, окинула взглядом квартиру, потом выпихнула Аню с сумкой в подъезд и захлопнула дверь.

Домой она вернулась часа через два на такси. КТ показало, что ничего критичного нет, можно и дома полежать. Тетка снова на нее разворчалась: время потратили, думали, умирает девка, – а сама протянула ей номер телефона на бумажке: напиши мне завтра, как дела. У Ани не было сил удивляться странностям тетки: говорит одно, делает другое, и бог знает что думает на самом деле.