Белая вода - стр. 57
Слегка похмельная (участников конференции угощали на славу) голова писателя Василия Объёмова шла кругом: настоящая, хоть и по боковой линии, Грибоедова – Анна Дмитриевна; Лжегрибоедова – Каролина; неведомый мужик, приехавший из Великих Лук в Лиду торговать маринованными опятами и соблазнявший ими Каролину. Интересно… Нет, строго осадил себя Объёмов, мне совершенно неинтересно, чем закончилось амурное дело с маринованными опятами. При чём вообще здесь грибы? Но тут же сквозь тонкую плёнку здравого смысла грибом выперло название авангардистской оперы безвременно скончавшегося композитора и музыканта Сергея Курёхина «Ленин – гриб». Следом припомнилась народная примета, что многогрибье – к беде и войне. Будто бы летом 1914-го народ не знал, куда деваться от грибов, а в сорок первом грибы строем пошли с середины мая. Гитлеровские танки в конце июня вязли в грибной распутице. Это был вещий знак, репетиция того, как они завязнут в настоящей распутице в начале октября под Москвой. В конце концов, и собирающаяся приструнить белорусского историософа Анна Дмитриевна Грибоедова увиделась Объёмову в образе… гриба на длинной тонкой ножке с двумя круглыми улитками (очками) на шляпке.
– Охотно, – между тем ответил Анне Дмитриевне историософ, – вот эти начала: экология, свобода, порядок, культура.
– Вы забыли про пятое начало – народ! – скрипуче отозвалась та, сверкнув очками. Улиточный гриб был явно (для самозваного историософа) несъедобным.
Осознав это, он сменил чреватую тему на бесплодную служебно-скучную:
– Аэродром построен для того, чтобы состоятельные клиенты из Европы могли легко и быстро на своих частных самолётах добираться до экологических жемчужин Белоруссии – её лесов, озёр и рек, а потом, насладившись отдыхом на природе, беспроблемно возвращаться домой.
В автобусе писатель Василий Объёмов устроился рядом с молдавским поэтом Серафимом Лупаном. Седой, в тонком летнем костюме и свежей рубашке, при золотых часах, к тому же ещё, как выяснилось, депутат молдавского парламента, Серафим смотрелся олигархом, вздумавшим демократично прокатиться на экскурсию вместе с нищими литераторами.
Сейчас события двухдневной давности казались Объёмову каким-то нелепым сном. Когда он с тяжёлым сердцем пришёл утром завтракать, в кафе на двадцатом этаже распоряжался улыбчивый паренёк, запутавший Объёмова пересчётом российских рублей в белорусские за сто граммов коньяка, не предусмотренного в оплаченном (уже не усиленном, а ослабленном) завтраке. Вчера вечером здесь была женщина, кажется, Каролина, осторожно заметил Объёмов. Паренёк развёл руками: «Я работаю в ресторане на втором этаже. Меня попросили её заменить: наверное, заболела».
В перерыве между заседаниями в центральной городской библиотеке имени Янки Купалы Объёмов озадачил Серафима (Фиму) Лупана неуместным откровением. Мол, снял с фонарного столба на автостоянке телефончик, позвонил какой-то Олесе, а та… не пришла. Фима благодушно улыбнулся в ухоженную седую бороду, никоим образом не осудив старого приятеля (они подружились сорок лет назад на всесоюзном совещании молодых писателей), но и промолчав о своих ночных при(зло?)ключениях. Он никак не походил на человека, которого ночью откачала скорая помощь.