Белая вода - стр. 32
Впрочем, только первую неделю Вася смущался, перелетая в кабинете, как бабочка или пчела, от запаха горячего девичьего пота к запаху разогретых девичьим телом духов с горчинкой и – фантомному запаху изделия № 2 Баковского завода. Вскоре они слились в единственный упоительный запах б…вольницы, креативно (тогда это слово ещё не родилось) преобразивший и наполнивший (философы называли это дело эросом) унылые крысино-канцелярские будни замещающего временно вакантную должность учётчика писем студента.
А как могло быть иначе в женском коллективе, гимном которого была сомнительная, неизвестного происхождения песня:
Вася и оказался таким вот несознательным «пионером» в перегретом разновозрастными женскими телами тенистом парке. Он даже взял на себя смелость изменить одну из строчек гимна: «Пионеру с вдовой стало жарко, и вдова пионеру дала». Лето в тот далёкий год и впрямь выдалось жарким и дымным – под Москвой горели леса и торфяники.
А ещё он припомнил (во сне), что этажом ниже располагался отдел писем самого многотиражного (кажется, более десяти миллионов экземпляров) журнала в СССР «Здоровье», где трудилась рота, никак не меньше, девушек-письмоводительниц. Тенистый парк воистину не знал границ, и были эти границы отнюдь не на замке. Никогда больше в своей жизни писатель Василий Объёмов не попадал в столь сладостные кущи под сенью девушек в цвету. Так назывался роман популярного в то время в СССР французского писателя Марселя Пруста. Даже в редакции журнала «Пионер» слышали о нём. На чёрном рынке этот непростой для понимания простого советского человека роман стоил в десять раз больше вытисненной на обложке цены. Но простой советский человек хотел его читать и был готов переплачивать. Это была одна из странностей или загадок социализма. Казалось бы, что за дело советской учительнице или советскому геологу до какого-то эстетствующего Свана, жившего сто лет назад в Париже?
Ну почему, почему, вертелся сверлом, спустя годы, в одинокой холодной постели писатель Василий Объёмов, я был так труслив и сдержан в тенистом парке под сенью девушек в цвету? Почему не прочесал его вдоль и поперёк широким бреднем? Но (опять же во сне) как лёгкий ветерок сквозило понимание, что потому-то и распахнулись приветливо перед ним ворота парка, что был он там временным, если не случайным гостем, с которого, как говорится, взятки гладки. Оттрубил практику, и гуд-бай!
Он привередничал, пренебрёг по эстетическим соображениям похожей одновременно на милого зайчишку и добрую сказочную лягушку девушкой с широко расставленными глазами из журнала «Здоровье». Не попадая своими глазами в её, утыкаясь в белый шлагбаум лба, Вася вспоминал строчку Игоря Северянина: «На серебряной ложке протянутых глаз я прочёл разрешенье войти», изумлялся размеру этой самой даже не ложки, а… поварёшки. Девушку все звали Зямой. Вася как-то не удосужился узнать её имя и фамилию, Зяма и Зяма. Однажды в обеденное время они стояли в очереди в столовой, и она рассказала ему, что вступила в переписку с маркшейдером из Сыктывкара, написавшим в «Здоровье» о постельных неладах с женой. Зяма в ответном послании на бланке редакции привела слова Антуана де Сент-Экзюпери о том, что любить означает смотреть в одном направлении, посоветовала ему быть выше презренной физиологии. Но маркшейдер не внял, прислал ей заказным с уведомлением письмом… сперму в полиэтиленовом контейнере с просьбой исследовать её в (секретной?) космической лаборатории на наличие неведомых, отрицательно заряженных (чем?)