Белая вежа, черный ураган - стр. 2
Порой «юнкерсы» пролетали так низко, что застили свет и обдавали его горячим ветром и запахом сгоревшего бензина.
«Господи, спаси и сохрани!» – взывал к небу Жилкин. И Господь его услышал и даровал ему спасение. Жилкин ворвался в чапыжник на опушке и залег под кривой перекрученной сосной…
Спасен! Слава тебе, Господи! Над головой спасительный зеленый полог. Никто его теперь не высмотрит и не выцелит.
Наконец «юнкерсы» улетели, и командир второго взвода лейтенант Черкашин закричал что было сил:
– Второй взвод – ко мне!
И Жилкин вспомнил, что он из второго взвода и ринулся к лейтенанту, который должен знать и сказать, что сейчас делать и куда идти. Все они – кто в пилотках, кто в касках, кто на голую голову сгрудились возле взводного. Провели перекличку.
– Дударенок!
– Я.
– Козлович!
– Я.
– Жилкин!
– Я.
– Пономарев!
– Убит.
– Иголкин!
– Убит.
– Быховцев!
– Я.
– Рашкович!
– Убит.
– Пиотровский!
– Я.
– Муртазов!
– Убит…
От всего их взвода в тридцать душ осталось после боев на границе, если не считать командира, всего восемь человек: Жилкин, помкомвзвода старший сержант Дударенок, пулеметчик Козлович, снайпер Бесфамильный, стрелок Быховцев, два брата-узбека Рашид и Мурад Тузлукбашиевы, стрелок Пиотровский…
– За мной! – скомандовал Черкашин, и вся горстка бойцов двинулась за лейтенантом. Шли недолго – до ближайшего ручейка.
– Привести себя в порядок. Я – в роту. За меня – старший сержант Дударенок. – Напившись воды, Черкашин ушел по просеке искать начальство, а Жилкин и все другие жадно припали к ручейку. От родниковой воды ломило зубы, но с каждым таким глотком в тела, измученные двумя бессоными ночами, почти беспрерывными атаками немцев, воздушным разбоем «юнкерсов» возвращалась жизнь и сила. И вера: уж теперь-то все будет хорошо, уж теперь-то спасены, уж теперь-то дойдем до своих… У кого были фляжки, те наполняли их водой по горловины. У кого не было – умывались живой водой, смывая сонную одурь, смертельную усталость, только что пережитый страх перед карой с небес.
У Жилкина фляжка была цела, и он притопил ее в ручейке, а потом вытащил ее, мокрую и тяжелую. С водой! А тут еще Козлович принес откуда-то пилотку, наполненную медом.
И словно в награду за пережитый ужас и преодоленные тяготы был для них этот райский вкус…
Широколиственный лес великодушно призревал их, обреченных берлинской властью на смерть.
Часть первая. «Сорок девятая, врагами клятая…»
Глава первая. Волковыск-на-Росси
Древний городок на неширокой Росси утопал в сиренях и жасмине. По вечерам в сиреневых туманах гудели майские жуки, облетывая сады, рощи и прочие райские кущи. Пышные гроздья и белые соцветия свешивались через ограды палисадников, через кованую решетку вокруг церкви Святого Николая и просто покачивались на ветру во всех дворах, проулках и садах, на кладбищенских оградках. Утопал в сиренях вокзальчик – в стиле польского барокко: они же, эти скромные загадочно-колдовские цветы, преображали корпуса старинных краснокирпичных казарм неподалеку, где располагались теперь не конные стрельцы Войска польского, а красные конники 6-й кавалерийской дивизии РККА.