Белая Согра - стр. 16
Город был их миром. Другого они не знали.
И всё это – в полнейшем одиночестве. Не считая, конечно, брата. Потому что все друзья отвалились ещё год назад, когда всё началось. Остались только те, что в сети: Паша, да Roi, да Blade, но отец-то про них не знал, ему всё казалось – Жу в одиночестве нажирается колы, садится на крышу двадцатиэтажки, спуская ноги, и болтает жёлтыми кедами, снимая всё на видео. А им с братом казалось, что это счастье, и только тогда они чувствовали, что живут, и даже не было вопроса зачем.
Снимали их оттуда МЧС. Внизу стояла полиция и «скорая». Кровь брали, в трубочку дышали – все были уверены, что Жу под наркотой. Но они ничего не пили, кроме колы. И не курили никогда. «Своей дури в башке хватает», – говорил отец, от злости землянистого цвета.
В дурке они пробыли немного, но брат затих. Он даже проявляться стал как будто реже. Нет, конечно, он всегда был рядом, просто не надоедал, ни на что не подбивал и не призывал свалить из дома. Отец считал, помогли лекарства. Он не знал, что они их пили только первую неделю, а потом просто спускали в унитаз.
Нет, брат успокоился без лекарств. Как будто успокоился. Но Марина ему не поверила. Брат говорил, она их боится. Будешь тут бояться, когда в доме неадекват, того и гляди что-то выкинет, а отец побежит спасать. А она-то мечтала о семье, о нормальной жизни. А тут…
В общем, отправить их сюда – нет, тебя, нет, всё-таки нас! – отправить их сюда настояла Марина: тишина, покой, смена обстановки, отдохнёт, поправится. Жу сперва даже показалось прикольно – поехать в глушь, посмотреть, как там люди живут, как там вообще можно жить. «А там точно живут люди, а не зомби?» Поржали с Пашей, Roi и Blade’ом. А брат тогда промолчал, ничего не сказал.
Хотя было совершенно очевидно, что вечно он молчать не будет.
– Ладно, я всё понял: придётся брать ситуацию в свои руки.
– Может, не надо? – Жу говорит так тихо, что почти не слышит себя. – Меня всё устраивает. Пусть идёт, как идёт.
– Если всё пойдёт, как пошло, ты скоро себя обнаружишь вообще знаешь где? – злится он.
– Где?
– Не скажу, – отрезает и отворачивается. – Хва трындеть, дрыхни. Завтра разберёмся.
Жу откидывается на подушке. Лежит, не дышит. Чувствует, что брат не ушёл – сидит на диване в ногах. Это хорошо. С ним не страшно. Никогда не страшно.
В окно льются птичьи трели.
– Кто это? – тихо-тихо спрашивает Жу.
– Соловей, – бросает брат хмуро.
Альбина-рябина
– А то говорят, это самое, чтоб стояла да не лягала, надо с покойника воды побрызгать на копыта. Ты скажи ей, можот, того…
– Ой, баушка, да она сама уж какая знаюшша! К ей завсегда ж и ходили – корова захворат если, или с телёнком чего, или молока не стало.
– А другой раз не вернётся корова-то…
– Но, дак она и возврашшат. Всё знает, ты уж о ей не волнуйси.
На кухне говорят, но стенка – печка, и двери нет. Слышно, как здесь. Манефа и ещё кто-то, голос молодой, незнакомый. Очень громкий. Кричит с напором, как будто Манефа глухая. Жу крутится, переворачивается, но голоса гудят в доме, вытаскивают из сна. И запах ещё – тёплый, сладкий, жирный. Блинный. Никуда от него не деться. И так рано, невыносимо рано.
– У меня-от корова была, вся блестела, – тянет Манефа мечтательно. Хлебает шумно. Говорит опять: – Вся блестела, волосок к волоску. Дедушка ещё удивлялси, Пётр Фёдорович: «Не знаю, это самое, как оно, а корова чистёхонька!»