Белая Рать - стр. 15
– Хрю, – четко произнесла свинка и рванула «руки» в разные стороны. Из копыт с металлическим лязгом выдвинулись лезвия.
– Хрю-хрю, – добавила она, провожая мальчишек взглядом и… улыбнулась.
***
Часом ранее, Пересвет Лютич скакал по полю и размышлял о природе нарождения еловых островков вдоль заезженной двухколейки.
Вот кабы яблони вдоль дорог росли, такое бы я понял, – ломал себе голову ратник. – Ехал купец, куснул яблоко, а огрызок выкинул. Выросла яблоня. Но ель-то откуда? Не будет же путник в дороге шишку жевать?
А может это белка шишку грызла, увидела охотника и побежала в поле? Бежала-бежала, а потом подумала: «Зачем мне шишка? Еще найду!» – и выкинула ее.
Оно, конечно, может быть. Но с чего бы белке бежать спасаться в поле?
А мало ли чего ей в голову взбредет? Она же белка!
Ну-у-у. Так, знаешь ли, можно все на свете объяснить.
А так и нужно все на свете объяснить!
Может быть ты и прав.
Пересвет одобрительно кивнул. Такая жизненная позиция была ему очень близка. Но время в дороге само себя не скоротает, и ратник продолжил размышлять на волнительную тему.
Хотя знаешь, что я заметил? В каждом таком ельнике обязательно есть муравейник. Может это муравьи в поле шишки таскают?
[тишина]
Догадка-то интересная, разве нет?
[тишина]
Эй? Как думаешь-то?
[тишина]
Как выяснилось, Пересвет не боялся бестелесной нечисти. Более того, он потихоньку начал привыкать к голосу Лампы.
Солнце, которое за последние полчаса успело побывать белым, желтым, розовым и красным, наконец-то скрылось из виду.
Пересвет заблаговременно выспался и не собирался останавливаться на ночлег. К утру он планировал покрыть сорок верст пути, перейти реку вброд и в какой-нибудь попутной деревне сменить уставшую лошадь. Там же на скорую руку чем-нибудь подкрепиться и к полудню быть в Старом Пороге.
Чтобы не околеть в ночную пору, Пересвет Лютич накинул тулуп из овчины.
Уже несколько часов он скакал по широченному полю, не имевшему ни конца, ни края, ни каких-либо примет. Насколько хватает глаз – беспорядок из полевицы, осоки и лисохвоста. Кое-где, будто задумчивые скелеты, высились над травами сухие палки прошлогоднего борщевика. Вдоль обочины пробивался молоденький подорожник. И если бы не те самые еловые островки, бодрящие пытливый разум, то можно было бы подумать, что Пересвет заколдован и скачет на одном месте.
В небе зажглась первая звезда. Случилось это как раз в тот момент, когда Пересвет Лютич проезжал мимо очередных елочек. С их стороны послышался шорох травы и детский плач. Не такое уж редкое явление в этих местах, если вспомнить что все Преднавье кишмя кишит лисицами.
Вот и славненько, – подумал ратник, расчехляя топор. – Лисичка-сестричка. Коли кусаться не будешь, отпущу тебя бесхвостой, да живой.
Стоит ли говорить, что никакой плаксивой лисицы в ельнике не было?
Укрытая пушистой зеленой лапой, под деревом стояла люлька. Причем не из какого-нибудь задрипанного лыка, а богатая, о цельном дубе, с резьбой и ножками-качалками.
Ребенка внутри не было, зато был четкий кровавый след, который вел от люльки куда-то в поле.
Пересвет Лютич был трезв. Пересвет Лютич не был подавлен настолько, что жизнь казалась ему обузой. И уж точно Пересвет Лютич не строил логические цепочки, так свойственные хорошенькой стервочке с задранным кверху носиком и вьющимися локонами, которая из-за древнего волшебства, мерцающего разлома в шкафу или удара лопатой по лицу попала в чужой для себя мир. Таких хлебом не корми, дай покричать «ау!» в непроглядную тьму, прогуляться в «каком-то неестественном, как будто бы ненастоящем» тумане или, заслышав рычание на чердаке, срочно предложить товарищам разделиться.