Белая обезьяна, чёрный экран - стр. 23
Это только часть истории. Всё остальное мне рассказал сам Ломаный.
Абсцесс удалили, и через полгода после операции Димка снова стал появляться на льду. Понятия не имею, как он справлялся без стероидов, но он, несомненно, был талантлив. А талант вызывает у меня уважение. Не то чтобы я внезапно полюбил хоккей, однако время от времени стал следить за графиком соревнований юниоров. Наверное, так и становятся болельщиками. И к тому же стадион «Спартак» построили чуть ли не под моими окнами.
Выходя с одной их игры, я остановился покурить снаружи спорткомплекса. Игра выдалась слабоватой, противники команды Ломаного передвигались по полю, что шкафы на колёсах.
Дима заметил меня и подошёл вразвалку, протянув мокрую ещё пятерню.
– Здоро́во, звезда, – сказал я. – Пришёл погреться в лучах твоей славы.
– Неинтересный матч, – нахмурился Ломаный. – Лучше в следующие выходные приходите. Будут ребята из Сибири.
– В следующие выходные работаю. А про сегодняшнее… Ну что ж, победа есть победа. Как ни верти.
– Победы расслабляют, – заметил Димка. – А я вам рад.
Он улыбнулся, и я обратил внимание на его передние зубы – ровные, без сколов.
– С новым зубом тебя!
– Спасибо, Юриваныч, – ответил он. – А вы в курсе? Это зуб тогда у меня в бронхе застрял!
– Погоди… Как зуб?
– Ну, после бронхоскопии уже стало понятно. Внутри гнойника был кусок того самого, переднего, который я сломал три года назад.
– Сломал и вдохнул, что ли? И не заметил?
– Ну, игра была… – он пожал плечами. – Не помню, как всё произошло.
– И зуб закупорил очень маленький бронх.
– Наверное, – Дима развёл руками.
Я хотел было спросить, как у него дома, что с мамой, с братом, но ни о чём не спросил.
– Приходи на эхо, – сказал я. – Твоё сердце надо смотреть раз в год.
– Ладно! – сказал он и, отойдя на несколько шагов, крикнул: – Пока, Юриваныч!
Вот, значит, как. Открытое овальное окно здесь вообще ни при чём. Инородное тело бронха. Надпочечниковые кризы. Рефлекторный бронхоспазм. И пять дней в психиатрической клинике.
Как всё-таки хорошо, что я в своё время развёлся с женой, что мой сын Сашка рос в спокойной семье, а его здоровье почти всегда (исключая случай с аппендицитом) находилось под моим контролем, да и детство прошло без криков и истерик, без беготни с ножами и психиатрической бригады. Впрочем, насчёт последнего я не зарекаюсь. С другой стороны, я постараюсь сделать всё, чтобы Сашке никогда не пришлось вызывать по мою душу санитаров. Если мне суждено повторить опыт мамы Нади, пусть рядом будет кто-нибудь другой, а не Сашка.
Кстати, Погодину я отомстил. Нельзя же было оставить его поступок безнаказанным.
Я долго думал, что бы такое преподнести человеку, пренебрегающему коллегиальной этикой и не доверяющему диагнозам специалиста. Мазать суперклеем пол в его кабинете было как-то мелко. Я мог, конечно, навести справки и собрать компромат, который бы весьма невыгодно высвечивал погодинское поведение в свободное от работы время; информацию несложно было передать его жене, но при одной мысли о такой банальщине мне становилось стыдно. Я придумал нечто получше.
Понадобились только лазерный принтер, новый картридж и «Снегурочка» А4. Три банки клея, кисточка и несколько свободных часов в тёмное время суток.
И вот когда все мы приехали утром на работу, двери нашей клиники и арка на въезде во двор, а также дома прилежащего к нему квартала, до самой станции метро, автобусная остановка, стеклянная будка «Цветы» напротив входа в подземку, стены в подземном переходе – все вертикальные поверхности были обклеены листами с качественной фотографией доктора Погодина. На листовках было написано: