Белая лошадь – горе не мое (сборник) - стр. 2
Но десятый «В» инициаторов не называл, молчал, и все тут.
– Бессовестные! Бессовестные! – с отчаянием сказала Бедная Лиза. – Натворили – и в кусты! Я бы с вами в разведку не пошла!
– Может, хватит оскорблять? – возмутились с задней парты.
– Семенов! Слушать правду, по-твоему, оскорбительно? – грозно удивилась Лола Игнатьевна.
Семенов стоял у парты, сунув руки в карманы, и дерзко молчал.
– Семенов, я с кем разговариваю? Быстро вынь руки из карманов!
Семенов вынул руки из карманов и снова надерзил:
– А может, я бы тоже с Елизаветой Георгиевной в разведку не пошел, ну и что?
– Семенов, я гляжу, ты разговорился.
– Сами спрашивали.
– Семенов, я не об этом спрашивала. Я спрашивала…
– Простите, Лола Игнатьевна, – вмешался Боря Исаков. – Но может быть, имеет смысл спросить у нас не о том, кто это сделал, а о том, почему мы это сделали?
Исаков Боря был страстным борцом за справедливость. Поэтому Бедная Лиза поспешно сказала:
– Боря, объяснишь, когда спросят!
Она знала, что если дать Боре заговорить, то это чрезвычайно все усложнит. Потому что Боре не скажешь: «А ну прекрати грубить и дай дневник!» – чем обычно и кончается в школе борьба за справедливость. Потому что Боря был интеллигентнейший, начитаннейший юноша. Он все знал. Он был не просто круглый отличник – он был вундеркинд, вежливо скучающий на уроках. Победитель всех мыслимых олимпиад, гордость школы – вот кто был Боря Исаков.
Ни один конфликт между учеником и учителем в десятом «В» не обходился без Бориного участия. Боря всегда был готов объяснить учителям, что они в данном случае не правы (что учителям, разумеется, не всегда нравилось). Но спорить с Борей было очень, ну просто невыносимо трудно: он имел скверную привычку ссылаться на авторитеты. «Вы полагаете? – спросит он, выслушав. – А вот Макаренко в этом вопросе с вами бы не согласился. Он по этому поводу говорил следующее…» (и можно не сомневаться, что Макаренко это действительно говорил), а то еще процитирует декларацию прав человека или устав средней школы. И бог с ней, с декларацией, но уж с уставом-то – хочешь не хочешь – приходится считаться! Поэтому побаивались Борю учителя. Но не Лола Игнатьевна, которая вообще никого и ничего не боялась.
– Хорошо, Исаков, – согласилась она. – Если ты настаиваешь, начнем с вопроса: почему вы устроили это безобразие? Я слушаю.
– Прежде всего не надо спешить с определениями, – сказал Боря. – Безобразия, на наш взгляд, не было. Вернее, было, но не с нашей стороны… – Тут Боря замолк, ожидая возражений.
По всему было видно, что Бедной Лизе возразить очень хочется: мол, а с чьей же это стороны они были, Боря, и уж не хочешь ли ты сказать нам… Но она не решилась, потому что вот ведь Лола Игнатьевна молчит, не возражает…
– Продолжай, Исаков, – величественно кивнула та, – я слушаю тебя с неослабевающим интересом.
– Безобразие было со стороны Ляли Эдуардовны…
– Боря, не заговаривайся! – не выдержала все-таки Бедная Лиза. По молодости она была склонна к мгновенным и бурным реакциям.
– Ляля Эдуардовна оскорбила класс. Она обозвала Соколова придурком…
– Не может быть! – ахнула Бедная Лиза.
– Что, вот так, ни с того ни с сего, взяла и обозвала? – деловито поинтересовалась Лола Игнатьевна, которая не обладала наивностью молодой учительницы и знала, что в жизни все может быть.