Белая королева - стр. 13

– Я понимаю. – Присев на камень по соседству, я коснулась ладонью твоего плеча, понимая: мне никогда не забыть, как касалась его другая, будто выточенная из снега ладонь. – Она околдовала тебя. Заворожила. Это говорит в тебе то, что она оставила, не ты.

Ты обнял меня и заплакал.

Слёзы, капающие на выпирающие косточки моих ключиц, были не теплее талого снега.

…а затем пришла весть о войне.

Иноземный император, убийца моего отца, потерпел сокрушительное поражение в далёкой северной стране. Наш король призвал всех вступить в ряды армии, чтобы расправиться с его обескровленным войском. Чтобы положить конец угрозе, терзающей нас уже десятилетие.

Ты не мог остаться в стороне – ни как мужчина, носящий нашу фамилию, ни как брат, знающий о моём горе, ни как простой человек. То был шанс расправиться с опасностью всему миру. Ледяные осколки в глазах не могли погасить жар твоего сердца.

Тогда ещё нет.

– Ты пойдёшь и вернёшься с победой, как и подобает наследнику нашего рода, – сказала тебе grand mere на прощание.

Я, разомкнув просоленные горем губы, с трудом выпустив тебя из кольца своих рук, смогла вымолвить только одно:

– Вернись.

Ты ушёл, простившись со мной одним лишь словом, глядя будто бы сквозь меня – должно быть, на поля грядущих сражений.

А меня тёмным болотом поглотили месяцы ожидания.

Тем самым призраком, которых ты когда-то боялся, я бродила по залам, без тебя полным сумрака и тишины – такой густой, что порой мне хотелось раздвинуть её руками. Тишина заливалась в уши, в горло, и я захлёбывалась ею, как стоячей водой.

В спальне я обнимала гитару, которую ты велел беречь до твоего возвращения, и цепляла струны кончиками пальцев. Их переливчатый звон ненадолго отгонял тишину, но та всегда оставалась поблизости, как голодный волк.

Я понимала, что толкнуло тебя отправиться туда. Я не могла ничего сделать, чтобы ты остался со мной. Но знала: если ты не вернёшься, как однажды не вернулся отец, меня не станет вместе с тобой.

Ты вернулся.

Мы победили.

Когда на закате лета ты въезжал во двор особняка на боевом коне, даже розы чествовали тебя своим благоуханием. Все славили наследника рода, героя войны.

Только я едва узнала тебя. Казалось, последний живой огонь, горевший в твоих глазах перед уходом, погас – остался голубой холод.

Спешившись, ты заключил меня в объятия. В них было столько силы, что мне вдруг подумалось: руки, когда-то так нежно державшие гитару, теперь с лёгкостью могут переломить мне кости.

Лишь позже я осознала – в день, когда я прошептала «вернись», я видела истинного тебя в последний раз.

…всё, что последовало потом, было медленным умиранием. Природы. Года. Нашей семьи.

К сожалению, о последнем знал только ты. Что бы ты ни увидел на полях сражений, это оказалось слишком для тебя, смотревшего на всё сквозь кривые осколки льда.

Ты старался, как мог. Ты пытался улыбаться мне, коротать со мной вечера, как прежде, принимать мои ласки и дарить мне скупую нежность. Но всё чаще, задав тебе вопрос, я не дожидалась ответа – и видела, что мыслями ты далеко. Всё чаще взор твой становился неподвижным, устремлённым в одну точку за гранью зримого. Всё чаще я замечала, как ты глядишь в окно, будто ищешь или ждёшь чего-то в осенних сумерках.

И ни разу, ни разу с того момента ты не спел мне. Только брал порой гитару в руки, чтобы молча приласкать, как скучающего щенка.