Бегляночка. Истинная для троих - стр. 17
«Счастливой жизни нет, есть только счастливые дни», - писал мой любимый французский писатель Андре Терье. Вот и наши счастливые деньки закончились через год после рождения сестренки.
В начале я не замечала, как настороженно ведет себя отец, как мама закрывает дверь на все замки, как переглядываются они между собой и перешёптываются. Заметила изменения только в самом конце, перед их гибелью. Папа часто стал разговаривать со мной на разные темы, подводя мои мысли к тому, что в скором времени нам придется жить без них. Я недоумевала, даже предположить не могла этого, думала они уедут в очередную экспедицию. Но судьба оказалась жестокой. Родители разбились на машине. По официальной версии не сработали тормоза и их на большой скорости выкинуло в кювет.
После похорон, которых я почти не помню, нас взял под опеку папин брат, дядя Леша, работающий в той же организации, в которой работали родители. Для нас с малышкой начались тяжелые дни. Нет, мы были сыты, одеты, обуты, я посещала школу. Но раз в неделю я обязана была брать сестренку на руки и идти в лабораторию, где работал дядя Леша.
Нас обследовали, брали анализы, вводили какие-то сыворотки, после которых мы неделю чувствовали себя ужасно. Моя маленькая сестренка постоянно плакала после этих процедур, но, к счастью, детская память избирательна, и она довольно быстро забывала о боль до следующей процедуры. В отличие от меня.
До сих пор с содроганием вспоминаю эти ужасные дни. Идя по коридору для очередного эксперимента своего ненормального дядюшки, часто слышала тихий вой и скулеж, плачь детей. Я жаловалась в органы опеки и полицию, но дядя смог уверить их о моем начинающем безумстве. Мне было больно. Кости выворачивались так, что думала умру. Постоянная высокая температура и частая рвота довели меня до состояния скелета.
Нас называли генетическим экспериментом номер двадцать один и двадцать два. Об этом узнала случайно, подслушав разговор ученных. Нам вводили волчий ген, желая на живом примере узнать, как будет проходить его адаптация в человеческом организме.
Это продолжалось два года. Дядя безумствовал, видя, что его предположения относительно сыворотки не оправдывают своих надежд. По его предположениям у меня должны были значительно улучшиться слух и зрение, скорость и реакция, а у сестренки регенерация.
Вначале я добросовестно описывала ему состояние, участвовала в тестах, но после того, как эти ученные ради эксперимента порезали малышке руку, я испугалась. Испугалась и стала хитрей. Я умолчала о том, что теперь мое тело абсолютно ничем не пахнет, да и раны с ушибами заживают в течении нескольких часов.
Чтобы спасти свои жизни решилась бежать. На тот момент мне уже было восемнадцать, и я могла спокойно уйти от опеки дяди, но вот оставить на него сестренку я не могла. Боялась, что она не выживет.
Я угнала машину и по проселочным дорогам смогла добраться до соседней области, а там на автобусах доехала и до Краснодара. Прекрасно понимая о том, что нас будут искать и мне с маленькой малышкой на руках не спрятаться, я отнесла ее в один из местных детских домов. Я надеялась успеть забрать ее раньше, чем ею заинтересуется приемная семья. Теперь уже не знаю, смогу ли вообще забрать ее оттуда.
С документами проблем не было. Папа видимо предчувствовал такой исход, сразу же вручил мне поддельные документы. «На всякий случай», - сказал он мне, когда я задала о них вопрос. Единственное, что у меня осталось – это мое имя.