Бедные дворяне - стр. 5
– Ну, войди с Богом!
– Ну, спаси Христос.
В избу вошла высокая, худощавая, пожилая женщина, в меховом тулупе, покрытом синею нанкою; голова и лицо ее наглухо были увязаны большим платком, так что оставались незакрытыми почти одни только глаза. Помолившись иконам, поздоровавшись с хозяйками, богомолка попросила позволения лечь на полатки и, не дождавшись ответа, полезла на них. Улегшись на них, она свесила вниз голову и стала смотреть на хозяйку, а преимущественно на дочь ее.
– Эки стужи становятся: смерть озябла.
– Да что больно поздно на богомолье то пошла: что бы летом? – заметила Прасковья Федоровна.
– Да летом-то все не угодила никак: работы замяли. Сами-то вы господские?
– Были, сударыня моя, и господские, а теперь стали Боговы да государевы.
– Что же, за большую службу вашу отпустили господа на волю?
– Уж не знаю, велика ли была моя служба, да, видно, госпожа почтила за большое.
– Ну спаси ее Христос; а умерла – так царство ей небесное… Как же теперь, так и живете в сиротстве?
– Да, вот и живем по милости Господней, да хлеб жуем.
– А при какой должности на барском-то дворе находилась?
– Да я при всех должностях была: никакая от моих рук не отходила. С ребячьих лет все около барыни, с четырнадцати лет ключничать пошла.
– Ну так, чай, с денежками отошла от господ-то, не с пустыми руками…
Прасковья Федоровна пристально посмотрела на богомолку.
– Какие деньги у дворового человека? Коли служить господам да воровать, так ничего не заслужишь и на волю не выпустят. Господа честность да правду любят, ретивого да верного раба около себя держат; а я со своей барыней тридцать лет жила, голубушка моя, как сестра родная.
– Ну так, чай, потому и отличка тебе была, все рубль-от скорей даст тебе, чем кому другому… я вот про что говорю, матушка, а не на счет какого воровства. Что уж, воровством много ли наживешь… а, чай, господам не стыдно и обжаловать верного человека.
– Конечно, и я не могу пожаловаться на свою барыню: много была ее милостями взыскана… А все дворовый человек у господ на службе капитала не наживет, потому и господам деньги раздавать своим слугам не приходится… А сыт человек, одет да заработал себе в праздник гривенничек, на мяконькое да на сладенькое, – вот он и должен быть доволен, и от господ ему больше нечего ждать… Вот что, моя любезная!
– Это так, матушка… ну a вот как же, тоже в миру говорят, – мы хоть не господские, а тоже слышим… что у господ только и житья и наживы, что старосте, ключнику да ключнице…
– Ну, да ведь это вольному – воля…
– Это уж так, матушка, так… Ну ведь тоже, я думаю, работам разным обучены; а живете, – оброка теперь не платите: можете себе заработать и на хлеб на соль, и доченьке в приданство что отложить… Это доченька, чай, твоя?…
– Нешто.
– Славная какая красавица. Ведь, вот, чай, замуж тоже отдавать надо, женишка приискивать…
– Искать я не стану. Судьба придет – сама найдет.
– Да это уж такое дело, матушка. А все, чай, уж в девках не оставишь сидеть. Поди-ка, чай, приданого-то что наклала…
– Что есть, все у ней будет…
– Женихов-то поди не мало тоже забегало…
– Были, слава Богу, да не тороплюсь: замужем еще буде, – пускай в девках поживет.
– Нешто, а все надо девку пристроить: молодая кровь, матушка, всяко бывает… Что девку держать? Не в соли ее солить. Разве только, что женихи-то все нестоящие. Экую красавицу надо за хорошего человека отдать, а не за кое-какого…