Батюшков не болен - стр. 9
По “чувствительным сердцам” видно, что Николай Львович был читателем не одной только античной литературы. Узнав об успехах сына, он не скрывает волнения: “Читал, мой друг, твои «Воспоминания», – пишет он, – читал и плакал от радости и восхищения, что имею такого сына”.
В том, что его обошли по службе, Николай Львович слышал эхо давней семейной истории. Чтобы оплатить долги, сделанные в Петербурге, он продаёт отцовский дом в бежецком селе Тухани. Свои жизненные неудачи он связывает с мрачной историей, которая произошла здесь. Дело было в самом начале правления Екатерины Великой. Известно, что большая часть провинциального дворянства не имело выгод от переворота и считало Екатерину самозванкой. То, насколько императрица была щепетильной в подобных вопросах, тоже известно. Со слов графа Румянцева Екатерина “с вниманием относилась к оппозиционным настроениям даже среди нескольких пожилых дам”. В другом анекдоте, который Пушкин приводит в “Table-talk”, речь идёт об угрозах расправы над князем Хованским, который “язвительно поносил Екатерину”. Если тот не остановится, увещевает Екатерина, то “доведёт себя до такого края, где и ворон костей не сыщет”. Тогда, в 1766 году, князь отделался внушением. Но уже через три года императрица показала, на что действительно способна. Её жестокая подозрительность в полной мере отпечаталась на судьбе Ильи Андреевича Батюшкова – родного дяди Николая Львовича. Илья Андреевич (брат Льва Андреевича) как раз и жил в имении Тухани. Он был, по-видимому, человеком с богатым и подвижным воображением. В провинциальной глуши, отягчённая пьянством – фантазия его часто принимала странные и даже болезненные формы. В один из таких моментов он решил, что сосед его и собутыльник Ипполит Опочинин – не обычный помещик, а сын покойной императрицы Елизаветы и английского короля Георга, то есть законный наследник российского престола.
Илья Андреевич не только поверил в свою опасную фантазию, но убедил несчастного соседа. Тот случайно проговорился; “заговор” раскрыли по доносу; в Устюжну выдвинулась государственная комиссия во главе с обер-прокурором Сената Всеволжским. Илью Андреевича допрашивали и даже пытали. Но ничего вразумительного, само собой, не добились. Было ясно, что “заговор” – плод белогорячечной фантазии провинциального помещика. Однако и обратный ход делу о “государственном перевороте” дать было невозможно, и вскоре “левиафан” поглотил бедного Илью Андреевича. Племянника-подростка, будущего отца поэта, на беду гостившего тогда у дяди, запугали, чтобы он ни рассказывать, ни думать не смел об услышанном. С тех пор, считал Николай Львович, их фамилия оставалась у Екатерины на плохом счету. Даже спустя годы она всё ещё помнила то дело – и вычёркивала Батюшковых из списков. Что касается Ильи, то его помиловали только при Павле, однако посланные в Сибирь вернулись ни с чем: Илья Андреевич в Сибири обнаружен не был.
И вот эти Тухани ушли за 15 тысяч. Николай Львович словно избавился от кошмара, который его столько лет преследовал.
Подобно своему двоюродному деду, поэт Батюшков тоже поверит в то, на чём будет настаивать его альтер эго. Обычные, в общем-то, жизненные неудачи другой, “чёрный человек”, увидит в духе экзистенциальной отверженности – Батюшкова поэта и человека. “Светлый” Батюшков ещё пытается переломить “злой рок”. От невозможности выстроить жизнь так, как ему хочется, а не так, как она складывается, он погрузится в депрессии, сменяемые манией преследования. Постепенно “чёрный человек” изменит не только жизнелюбивый, лёгкий характер поэта, но и его судьбу. Вызванная к жизни болезненным воображением, идея социальной отверженности и поэтического бессилия разбудит дремавший в Батюшкове недуг. “Чёрный” человек не только определит бытие поэта, но со временем подчинит его полностью.