Бассейн с акулой - стр. 22
– Её воображение позволяет нарушить все запреты даже в мыслях. Эту композицию она наверняка бы назвала "Человек, который сожрал арматуру".
– Или "Арматура-глист, вырывающаяся из нутра на свободу", – подхватила я.
– Искусство заражает. Подобно тому как убийство тоже заражает. Ох, что ж это я такое несу?
Тем временем, пока агент 003 размышлял по поводу убийственного искусства, я разглядывала другие работы Лизавьетт. Меня потрясало, как за столько лет, пока вилла пустовала, вандалы не растащили эти скульптуры и не разрушили их. Да, местами картины и композиции выглядели потрёпанными. Рядом с выбитым окном, из-за того что в зимнее время туда попадал снег и заливал дождь, изрядно вздулся пол и чернела плесень, но других повреждений не было. Работы Лизавьетт все под стать увиденной нами первой. Жутчайшие и прекраснейшие оторванные руки, выглядели они как обугленные, все переплелись между собой. Огромная в половину человеческого роста голова, с раззявленным ртом, в котором лежал вырванный глаз, а из провалов глазниц торчали извивающиеся черви. Маленький скукожившийся человечек-карлик, у которого из груди рос куст герани – искусственной, с тряпичными листиками. Картины, на которых изображены прокажённые люди и люди, ещё живые, но только что лишившиеся рук, ног, нижней половины тела. Было также несколько нецветных фотографий в рамках – трупы и полуживые тела с мест аварий.
– Она издевалась над смертью. Когда долго смотришь на такое, глаз замыливается, и отвращение попросту перестаёт давать знать о себе. Это как быть хирургом, постоянно делать операции и смотреть на разрезанного напополам человека как просто на рядовую часть работы, – заметила я. – Смотри-ка, 003, какая интересная планировка. Двери нет, зато покатый проход ведёт сразу на второй этаж!
Мы исследовали коридор, по наклонной плоскости уводящий строго вверх. Он круто поворачивал, и зайдя за угол, мы увидели необычную композицию из висящих на потолке кухонных ножей. А пол усеян осколками стекла. Здесь в этой пустой, за исключением ножей и стекла, комнате, стены разрисованы глазами, расширенными от ужаса.
– У неё тут музей. Каждая комната что-то символизирует, – осмотрелся Сыщик. – Вот здесь я усматриваю символ того, что если ты прячешься в стене и со страхом наблюдаешь окружающую действительность, она представляется тебе слишком острой и опасной.
Комната кончалась чёрными рваными занавесками, из тяжёлого бархата. Занавески были пыльными. Мы отогнули их, и на нас посыпались кости и скелеты. Вернее, они болтались на толстых верёвках под потолком, а когда сдерживающие их шторы были нами убраны, вывалились всей массой, едва не сметя нас на битое стекло.
– Карамба! – вскрикнула я. – Надеюсь, это не настоящие.
– Академические макеты! Пластмасса, – Пит уже успел потрогать.
Всего скелетов шесть. Ещё там висели такие же страшные картины, изображающие монстров-мутантов, разрывающих плоть несчастных жертв, а ещё виднелась лестница вниз и вверх.
Мы с Питом разделились для экономии времени. Я пошла наверх, а Пит вниз. Наверху я нашла несколько пыльных комнат, поросших паутиной. Где-то спальня, где-то гостиная, где-то небольшая библиотека.
Когда я осматриваю в ходе миссий дома, я всегда обращаю внимание на книги. Ведь можно составить впечатление о людях, исходя из того, какие книги они хранят. Здесь же в библиотеке книги самые обычные. Любовные романы и детективы в мягких обложках, книги по кулинарии, по ведению домашнего хозяйства. Слово островок цивилизованной нормальной жизни большинства людей. Старый торшер с разбитой лампочкой, рядом с пыльным креслом. Может, у Лизавьетт была любимая тётушка или бабушка, которая тут читала? Как знать.