Барон с улицы Вернон. Призраки Чугуева. Книга вторая - стр. 32

– Часто у нас бываете? – вежливо улыбнулась ему супруга Кузьмы Демьяновича.

– Часто, – спокойно ответил Виктор, – последние пару лет, я практически через каждые полгода живу в Харькове и в Чугуев заезжаю по мере необходимости. Знаете, мне тут даже больше нравится. У вас и воздух иной, – посмотрел он на супругу Кузьмы Демьяновича.

– Воздух тут действительно превосходный, – сказала она, – Купянка не хуже Чугуева, даже во многом лучше. И жизнь здесь пошла совершенно по иному когда построили станцию. Кстати, отчего вы не прибыли паровозом?

Виктор улыбнулся.

– Ну разве мы могли потерять чудесные мгновения пейзажей русской зимы?

– Недаром у нас родились художники Рашевский, Чаплыгин и его воспитанник Репин, – ответила жена Кузьмы Демьяновича, – я даже не хочу возвращаться в Чугуев. Репин ведь тоже не хочет? Не правда ли, Виктор Иосифович?

– Да, – кивнул Виктор, – но у него на это совершенно иные причины. Я имею честь быть знакомым с Ильёй Ефимовичем. Когда я первый раз в своей жизни прибыл в Петербург, то первым делом направился к нему в Финляндию. Благо не далеко. Просто, чтобы познакомиться с ним. С той поры мы дружны. Хотя, как я наслышан, он скоро должен прибыть в гости к своей родне.

– А правда, что они простые крестьяне? – послышался голос дочери Кузьмы Демьяновича.

– Гррр… – посмотрел на неё Гречко.

Девушка виновато опустила глаза.

– Ну почему же простые крестьяне, Феодосья Кузьминишна? – подумал Виктор ответив ей, – Репины состоятельные люди. Матушка его из духовного сословия, а братья подались в купцы. Илья Ефимович владеет огромным имением в Финляндии. Недавно к нему приезжали из Харькова его друзья и привезли весточку о том, что он собирается открыть в Чугуеве собственную школу искусств.

– В Чугуеве? Школа искусств? – чуть не рассмеялся Гречко, – в нашем Чугуеве опасно открывать даже конюшню, – он быстро изменился в лице, – не то что конюшню! Стойло для лошадей! – посмотрел Гречко на Виктора, – разворуют – это одно. Но вот образ мышления наших чугуевских людей – это совершенно другое.

– А что чугуевские люди? – спросил Вайсберг, – люди как люди. Тоже стремятся к прекрасному, хотят улучшить свой быт и жить не хуже чем в Париже.

– Ой, как Вы молоды, мой мальчик! – рассмеялся Гречко, – я прожил в Чугуеве всю свою жизнь и скажу честно, что за прекрасными декорациями зелёных садочков и беленьких домиков, прячется ужасный, страшный монстр. От него я сбежал в деревню. Где, поверьте, просто счастлив. И я меняюсь душой, едва мне опять приходится приближаться к тем садочкам и домикам.

Гречко помолчал.

– Искусство… – проговорил он, – несчастный Илья Ефимович! Он старается сделать этих людишек лучше, а у них каждая их мысль – извращена, они выворачивают наизнанку всё, даже себя самих. Знаете почему?

– Почему? – кивнул ему Виктор.

– У них в душах грязь, – ответил Гречко, – жуткая грязь. И они, естественно, видят вокруг только грязь. А едва появляется что-то большое и светлое, будь то мысль, порыв, даже душа, как они начинают клеймить её грязью, потому что себя считают чистотой. Ищут подвох. Стремятся опорочить и охаять. Они просто не могут по другому. Они не умеют по другому думать. И они не виноваты в том, что они такие.

– Но ведь они такими не родились? – сказал Виктор.