Барон с улицы Вернон. Дуэт Олендорфа. Книга третья - стр. 16

Старик посмотрел на Бориса Борисовича и кивнул на розы.

– Зимой выращиваешь?

– Да это не я, – ответил Борис Борисович не отвлекаясь от самовара, – это мои девчонки балуются.

– Живые цветы зимой это приятно, – кивнул старик глядя на розы, – надо будет у вас саженцы заказать.

– О! – воскликнул радостно Борис Борисович, – у вас в Питере сейчас снег! Розы на снегу это всегда красиво!

Он заложил щепу в самовар и начал его кочегарить. Приятный дым разбежался между сосен и все замолчали.

– Ну вот, – улыбнулся Борис Борисович посмотрев на грустно сидевшую Катю, – скоро будем пить чай.

Через четверть часа по двору раздался звонок.

Катя испугалась.

– Это к нам приехали, – улыбнулся ей Борис Борисович, – или жена с дочкой, или наш Гарри.

Он встал и направился к калитке.

Борис Борисович был немного моложе старика, живой, шустрый и быстрый, с живыми глазами и проницательным взглядом. Казалось, что он просвечивает своего собеседника насквозь когда смотрит на него. Он всё делал быстро. Но рассуждал очень даже не спеша, взвешенно и обдумывал каждое своё слово.

Когда ему позвонил старик, он тут же примчался в больницу, где без лишних разговоров и вопросов лично позаботился о том, чтобы Катя ничего не могла увидеть через тонированные стёкла его машины. Он загнал свой джип во двор, к самому входу, попросил чтобы из коридора убрали всех, даже врачей и лично, в сопровождении старика и главврача, вывел Катю из палаты и провёл к машине.

Раньше он был директором банка. Ещё раньше – служил военным атташе в самых горячих точках и много поколесил по свету. С той поры у него осталась привычка держать личную охрану. Даже не привычка, а необходимость. Врагов у него было достаточно, но друзей, к счастью, гораздо больше. Начальником этой охраны, уже много лет был здоровяк по кличке Мамай. Его звали Олег, и фамилия была Мамаев, но и он сам, и все кто его знал, привыкли к этому имени – Мамай.

– Ну твой Мамай, Боря! – раздался смех из-за ворот, – я думал, что сейчас начнёт допрашивать с пристрастием!

Мамай, без малейших эмоций на лице, заглянул в калитку.

– Спокойно, Мамай, это свои, – махнул ему рукой Борис Борисович, – заходи, Витя.

В калитку вошёл Виктор.

– Барон? Барон, это Вы? – встала Катя едва заметила Виктора и буквально бросилась к нему, – Боже мой! Как радостно увидеть знакомое лицо!

– Катюша, – улыбнувшись вздохнул Виктор, обнял её и прижал к себе, – Вы даже не представляете насколько Вам повезло, Катя, – сказал тихо он.

– Но как Вы тут оказались? Почему мы с Вами тут и что это всё значит? – посмотрела с удивлением на Виктора Катя.

– Пойдёмте, Катя, – ответил ей Виктор, – Вам многое предстоит узнать.

Они прошли на крыльцо, где на столе уже дымился самовар, а старик раскладывал по вазочкам печенье и пряники.

Виктор долго слушал рассказ Кати ничего не спрашивая и не перебивая её. Уже приехали жена и дочка Бориса Борисовича, уже начало темнеть и во дворе включили свет, а Катя всё рассказывала и рассказывала. Старик уточнял подробности и что-то помечал в блокноте.

– … когда он разломился на две части все закричали, запричитали и многие просто вылетели за борт, словно их выбросило, – говорила Катя, – я поняла, что сейчас утону вместе с ним и успела прыгнуть в воду. Она была холодная словно лёд. Но было такое чувство, будто ты оказался в огне и он сжигает тебя со всех сторон. Но это был обман, который невозможно было осознать. Не было сил понять, что ты замерзаешь. А вокруг были люди. Много людей. Сотни людей умиравших в страшных криках и мучениях. Женщины, мужчины, дети… и я не могла им ничем помочь. Я не могла помочь даже себе самой… Стоял страшный, ужасный крик, который я слышу до сих пор… А потом всё стихло… Казалось, они начали засыпать. Один за одним. Только по ужасу застывшему на лице можно было понять, что они умирали. Но я не могла ни о чём думать. Меня жгло ледяной водой и я ничего не могла чувствовать. Я только закрыла глаза от боли и… и очнулась уже в том доме, где были военные в странных мундирах, а на кокардах их беретов был этот знак похожий на вилы, вместо георгиевских полосок. Они смотрели на меня так удивлённо, будто… будто увидели ожившего покойника.