Банкроты и ростовщики Российской империи. Долг, собственность и право во времена Толстого и Достоевского - стр. 25

. Мемуарист Иван Пушечников, консервативный помещик из Орловской губернии, считал, что Опекунский совет, помимо его основной филантропической деятельности, «был самый благодетельный посредник между вкладчиками и заемщиками»[102]. Это противоречит позднеимперской и советской марксистской точке зрения, согласно которой дореформенная государственная политика вела к своего рода закрепощению капитала, а эти банки по сути были «феодальными» институтами[103]. Банки, выдававшие ссуды под залог недвижимости, действительно по большей части обслуживали дворянство, но отнюдь не ясно, почему мы должны считать аномалией или признаком отсталости то, что элиты пользовались финансовыми и прочими экономическими благами.

Большинству же владельцев собственности в России, у которого или не имелось крепостных вообще, или их число было незначительно, от государственных банков не было особой пользы[104]. Тем не менее предоставляемые этими банками блага распространялись на более широкие слои населения, чем готовы признать иные историки: более того, само различие между государственным и частным кредитованием было не вполне четким. Средства, ссужавшиеся владельцам крепостных, далее нередко оказывались внутри сети частного кредита, будучи переданными другим лицам под более высокие проценты. Что еще более интересно, некоторые владельцы крепостных тут же помещали полученные займы в те же самые государственные банки по ставке 4 %, а затем использовали свои вкладные билеты, находившиеся в обращении подобно наличности, для выдачи частных займов и получения дополнительных процентов[105]. Более того, несмотря на нежелание Коммерческого банка выдавать рискованные займы предпринимателям, он все же способствовал экономическому развитию страны, скупая («учитывая») коммерческие долговые документы и тем самым поддерживая систему коммерческого кредита.

В 1859 году система государственных банков была ликвидирована. Формально это произошло потому, что после Крымской войны в обращении находилось слишком много наличности при нехватке потенциальных заемщиков; обслуживать разбухшую массу вкладов стало слишком дорого, из-за чего государство было вынуждено снизить процентные ставки. Как пишет Стивен Хок, это вызвало набег на банки и их финансовый крах[106]. Мемуаристы с горечью вспоминали это событие. Пушечников считал, что это было «не только дело безрассудное, но святотатственное, и самый отъявленный враг России не решился бы посягнуть на такое варварство». По его мнению, в распоряжении у государства находилось такое ценное обеспечение, что оно легко могло справиться с кризисом, заняв средства в Европе[107]. Намекали также, что этот банковский крах представлял собой завуалированный способ заставить душевладельцев примириться с неминуемым освобождением крестьян[108]. Как отмечал Сеймур Беккер, государственные ипотечные банки для дворянства возродились к концу XIX века и успешно работали, несмотря на то что их инвестиции были намного более рискованными[109].

Государственные банки были созданы для того, чтобы удешевить частный кредит для привилегированных владельцев собственности: в первую очередь владельцев крепостных, но также и купцов. Кроме того, эти банки являлись уникальными площадками, где пересекались государственный и частный кредит и финансы – хотя этот аспект их деятельности до сих пор плохо изучен. Несмотря на все свои беспрецедентные полномочия по взысканию долгов и воздействию на должников, по большей части в обход судебной системы, банки и государственная политика в целом оставляли частным лицам поразительно широкую свободу действий. Например, заемщик был вправе как угодно распоряжаться деньгами, полученными взаймы от государственного банка. По сравнению с государственной кредитной системой частные кредиторы предъявляли к заемщикам еще меньше требований; важнее всего то, что не существовало никаких ограничений – например, лицензирования или регистрации – в отношении тех, кто мог заниматься выдачей займов, следствием чего была полная финансовая свобода в мире «ростовщиков», как мы увидим в следующей главе.