Банано-обтекаемость: Опыт сущей литературной критики - стр. 14

Для «подвески» уже привычные причитания о друге детства, который вызвал, но не встретил.

Сюжетная линия движется дальше. По синусоиде.

На смену греку с политзанятием о текущем моменте хаоса в нашем падшем лучшем из миров – скок вспять в мемуары о прекрасной поре студенчества.

Там же и рохля вынырнул опять, но уже в качестве студента философии, знающего больше всякого преподавателя по отдельности и любой кафедры в целом. Красиво.

В ходе главы ко мне Митрофанов приходил на ум, гид в пушкинском «Заповеднике» Довлатова. И от его визита меня буквально пронизало ностальгическое умиление, подобное копью Св. Георгия Победоносца проткнувшему змеюку окаянную.

И уже в таком пронзённом состоянии подумалось мне вдруг: ну, отчего же так? Ведь оба ж типа про одно и то же, верно? И Довлатов Митрофановым своим, и данный лауреат с его Павликом, представили способность людского интеллекта опрокидывать любые IQ мерки.

Однако в Митрофанове чувствуется живой человек, а Павлик – чертёж-калька модифицированной модели киборга для особых поручений ИИ. Как так случилось?

Мне думается (всё ещё пронзённому, сука ты, Жорик!), что чувства эти возникли по вине автров.

Довлатов видит в своём персонаже личность, а романист без границ – индивидуума в своём. Личность способна вызывать чувства, а объективированное понятие – нет. Хоть ты лавровой рощей увенчайся – всё равно нет.

Апокалипсис, свет Алёшенька, уже нагрянул, но тебя неправильно учили, что в нём к чему.

Он не есть концом.

Апокалипсис – это, начало новой жизни.

Назначение наше – всемерно приближать его начало. Что мы и делаем, осознанно или наоборот – неважно. Каждый на своём посту.

Кто мы такие?

Эсхатологи, разумеется.

«Чем хуже – тем лучше». Ты, Алексей, слыхал, конечно. А мудрость изречения постиг ли?

Она проста – всякая ложь и дерьмо, в какой бы глянец их не заворачивали: «пост-модернизм», «концептуализм» и пр., и пр., есть вкладом в приближение конца для них же, а для нас – начала.

Для нас – эхатологов.

У Канта с Гегелем об этом не ищи, начни с Бердяева, он чище пишет.

А главное, писатель должен любить созданный им персонаж, а любовь, как и кашель, утаить невозможно.

(Но и подделка заметнее шила в мешке, для читающего не жуя попкорн.)

Нет сударь мой, кто станет любить, кроме извращенцев (да, вытащи ты уже, в конце концов, своё копьё, падлюга!) алгебраическую формулу? Пусть даже и под философским соусом.

Да, они встретились в универе, но пути не захотели пересечься.

Будущий олигарх не замечал предстоящего профессора, а профессор ещё не догадался, что это олигарх.

Ну, и – (просто-таки прямо сейчас подумалось) – касаемо философской доктрины про переход количества в качество или, возможно, наоборот.

Ведь до чего же тут парадоксальный подвох получается – англо-язычной литературе, при всего 26 алфавитных буквах, и Джойс, и Пинчон (хотя у Тома брать одну только “Радугу”, без прочего), да и тот же Уоллес не позволяют пресечься живому роднику литературной жизни.

А тут, при 33-х, безвылазное болото сорокино-пелевинского застоя. Нормалёк от пары мэтров.

Да кто мне право дал! Как смею!

Судите сами, дорогой профессор, вот вам 2 отрывка из разных источников. Тема одинакова – взгляд со стороны на неспешную прогулку пары собеседников. Разговор философический. Сравните и угадайте в каком из полушарий работал автор: А – западном, Б – восточном.