БАМС! Безымянное агентство магического сыска - стр. 20
– Пётр Иванович! Постойте! Мы его упустили! – выкрикнула позади Оболенская, когда они выбежали из «Розы» и миновали ярко освещённую подъездную аллею. Далее располагался огромный парк, где, вероятнее всего, и укрылся злодей, и соваться под его мрачную сень было не только необдуманно, но даже опасно. Приостановившись, лейб-квор тяжело оперся рукою о чугунный фонарный столб и прикрыл глаза, борясь с желанием расхохотаться.
Этот преступник начинал действовать ему на нервы. В который раз он уходил у него из-под носа в тот самый момент, когда Шульц уже был уверен в том, что уж теперь-то его изловит. Что же это за мистическая личность такая?
– Идёмте, Настасья Павловна, – всё же совладав с приступом так и не начавшегося веселья, проговорил Пётр Иванович неожиданно спокойным даже для самого себя тоном. – Нынче паромобиля за мной не прибудет, придётся нам с вами прогуляться по Шулербургу пешком.
И он подошёл к Оболенской, галантно подставляя ей руку. Взгляд лейб-квора остановился на губах Настасьи Павловны, которые сегодня он познал на вкус. И в мгновения эти, когда Шульц смотрел на Оболенскую, а она смотрела на него в ответ, думать Петру Ивановичу хотелось только об этом сорванном украдкой поцелуе, а вовсе не об убийце, который сегодня зашёл столь далеко, что оставлять это и далее без должного внимания было кощунством.
– Дальше провожать не нужно, Петр Иванович, – сказала Настасья, когда они подошли к воротам городского особняка Оболенских. Весь путь, коий они, как и накануне, проделали молча, Настасья Павловна не могла избавиться от странного напряжения, виною которому было то, что произошло меж ними на сцене. Поцелуй, которым одарил ее господин лейб-квор, и сейчас ещё словно горел на губах, поджигая кровь в венах. Даже несмотря на то, что прикосновение его губ было совсем недолгим, Настасью Павловну словно опалило огнем, который не сумел погасить ни безумный забег за злодеем, ни длительная прогулка по ночному Шулербургу.
И что такого было в этом мужчине, что он действовал на нее так? Да, привлекателен, но при дворе она видела и более красивых щеголей. Да, умен и даже остроумен, но таких Настасья Павловна тоже повидала вдоволь. Возможно, все дело было в том, что Петр Иванович был искренним. Никого из себя не корчил, не оперировал наигранными фразами… во всяком случае, за то короткое, но весьма бурное время, что они были знакомы.
И теперь, стоя рядом с этим мужчиной в тени акации, Настасье Павловне хотелось сказать ему вовсе не то, что она уже произнесла чинным тонном. На самом деле ей хотелось прильнуть к нему и умолять: «Поцелуйте меня ещё, Петр Иванович». Так, как не целовал ещё никто. Включая покойного супруга.
Алексей Михайлович вообще редко замечал жену среди своих бесконечных инструментов, металлических штуковин и шестерёнок, а в тех редких случаях, когда все же удостаивал своим вниманием, лучшее, что она получала от него – это краткое прикосновение холодных губ ко лбу. И это даже сравнить было невозможно с горячими устами Петра Ивановича.
Какое-то время Настасья Павловна смотрела на Шульца, ожидая, что тот поймёт, какие чувства ее сейчас обуревают и сделает то, чего ей так желалось. Но господин лейб-квор только коротко покашлял, словно прочищая горло, и сказал: