Бальзам Авиценны - стр. 28
Он подошел и протянул Денисову руку:
– Федор Андреевич! Рад знакомству!
Ладонь у Денисова оказалась жесткой, огрубевшей от поводьев и оружия. Он стиснул пальцы капитана железной хваткой и пытливо заглянул ему в глаза: как, мол, тебе это понравится? Кутергин не уступил: отец еще в детстве приучил его к гимнастическим упражнениям, а позже Федор Андреевич серьезно увлекся верховой ездой и штыковым боем, а в фехтовании на эспадронах был одним из первых в училище; не избежал он и модных одно время в санкт-петербургском обществе уроков английского бокса, а у мирных горцев учился приемам борьбы.
– Сойдемся! – выпустив его руку, заключил Денисов и одним махом сгреб все со стола в сторону. – За встречу да со знакомством не грех и по чарочке! А то в степу ни-ни, только при болезни или ранении, спаси Бог!
Кутергин достал из походного саквояжа бутылку французского коньяка. Матвей Иванович с любопытством поглядел на этикетку и, к удивлению капитана, презрительно хмыкнул.
– Убери! Вино нам ни к чему. Ты молочную водку пил?
– Молочную? – недоуменно переспросил Федор Андреевич. – Нет, не доводилось.
– Вот и попробуешь. Кузьма!
В комнату влетел шустрый маленький казачок, похожий на щуплого подростка. Но на лице у него красовались пышные усы. Одной рукой он придерживал ножны шашки, а другой – бережно прижимал к груди липовый жбан. В мгновение ока на столе появились деревянные пиалы, каравай хлеба и огромный кусок вяленой баранины. С непостижимой ловкостью Кузьма шашкой нарезал хлеб и мясо, налил в пиалы водки и положил рядом с ними пучки зеленого дикого лука.
– Видал? – улыбнулся Денисов. – Урядник мой, Кузьма Бессмертный; за все и про все у него шашка! Чего же ты доблестью казачьей баранину кромсаешь, а, Кузька?
– Так ить всю жисть ей мясо кромсаешь, – хитро ухмыльнулся урядник. – То овечье, то человечье.
– Философ! – Матвей Иванович поднял пиалу. – Ну, будем здоровы и за благополучное возвращение.
Капитан вдруг почувствовал себя в обществе этих совершенно незнакомых ему людей легко и просто, словно он тоже давно насквозь пропах конским потом и горькой полынью. Предстоящая долгая дорога через дикую степь и жаркие пески представилась ему совсем не опасной, а еще вчера мучившие сомнения и предчувствия – просто бредом. Федору-Андреевичу уже не казалось противоестественным пить с утра странную молочную водку с казачьим хорунжим и урядником, закусывать ее бараниной и непонятной зеленью. Будто он был уже там, в знойной полуденной стороне, и сидел с ними на привале у костра, а рядом, позвякивая удилами, паслись стреноженные кони. И капитан тоже поднял пиалу:
– С богом, Матвей Иванович! Будь здоров, Кузьма!
Напиток обжег гортань, и перехватило дыхание. Не в силах ни вдохнуть, ни выдохнуть, Федор Андреевич покраснел, чувствуя, как из глаз покатились слезы. Денисов хлопнул его по спине ладонью и сунул в широко раскрытый рот пучок дикого лука. Капитан сдавил его зубами, и горьковатый едкий сок сразу снял обжигающую боль. Казачье питье оказалось огненным.
– Колодцы будем проверять? – Матвей Иванович жадно глотал большие куски баранины, стараясь поскорее насытиться.
– Надо, – подтвердил Кутергин. Он уже успел немного отдышаться. – Надо знать, сколько воды можно взять из них, где какой рельеф местности и твердость почвы. Определить места переправ через реки.