Балтийское небо - стр. 63

– Э, да я вас помню! – воскликнула Антонина Трофимовна. – Вы еще ко мне. заходили… Сколько же вам лет?

– Двадцать четыре, – ответила директорша. – Что, изменилась?

– Пожалуй, изменилась…

– Я в зеркало не смотрю, – сказала директорша угрюмо.

– А меня разве не помните? – спросила Антонина Трофимовна.

– Теперь по голосу узнала…

Они замолчали и долго смотрели друг на дружку. Потом Антонина Трофимовна оглядела каморку, в которой помещался директорский кабинет, и спросила:

– Почему здесь темно?

– Потому что затемнение не снято…

– А почему вы днем не снимаете?

– Вечером опять затемнять…

– Так нельзя, – сказала Антонина Трофимовна строго.

Она легко вскочила на стул, со стула на стол и сняла с окна штору из синей бумаги. Покрытое толстым слоем льда полуподвальное окно упиралось в сугроб, и дневной свет проникал только через самый верхний край его. Но все же комната озарилась вся – с двумя заваленными тряпьем кроватями, с жестяной печуркой, с грудой каменноугольной пыли, сваленной прямо в угол, – и огонек на фитильке стал почти невидим. Антонина Трофимовна потушила его, шумно слезая со стола.

– Вы здесь и живете?

– Пока живу.

– Что значит «пока»?

– Сами знаете. Пока живу, а завтра умру.

– Почему завтра?

– Ну, может, сегодня…

– И давно вы здесь ночуете?

– Давно, – сказала директорша. – У меня дома топить нечем.

– Одна?

– Нет, я тут была с Лизаветой…

– Какая Лизавета?

– Старшая банщица первого женского класса. Вот ее постель.

– А где она?

– Умерла. Третьего дня. Я ходила за хлебом, вернулась, а она уже застыла. Вчера я ее выволокла в первый женский класс, на мороз, положила на полок…

– Там она и лежит?

– Там и лежит…

Соня слегка отодвинулась от кровати Лизаветы. Лицо Антонины Трофимовны приняло строгое, замкнутое выражение. Она словно хотела сказать: «Ну, довольно болтать, с тобой до хорошего не доболтаешься, поговорим о деле».

– А баня как? – спросила она.

– Мы дольше всех в городе работали, – сказала директорша. – У нас котлы маленькие, меньше угля берут.

– Ну, а сейчас?

– Что «сейчас»? – не поняла директорша.

– Сейчас не работаете?

Тощее, черное, птичье лицо директорши дернулось от смеха:

– Да вы что, не видите, что у нас все стекла высадило?

– И стекла высажены и угля нет?

– Почему угля нет? – сказала директорша с некоторой даже обидой. – Я же и говорю, что уголь есть. Я, как пришла сюда, прежде всего угля напасла. Мне угля еще месяца на полтора хватило бы. И в печке моей этот уголь горит, Лизавета из котельной натаскала. У меня хорошая истопница была, все топила да топила, мы дольше всех работали, одни на весь город остались…

– А где ж она теперь?

– Истопница? Как стекла вылетели, она домой ушла. А что ей здесь делать? Она уже еле на ногах держалась Может, и умерла…

– Да, – сказала Антонина Трофимовна, – стекол мы не достанем. Их во всем городе нет. Да у вас все ли стекла вылетели?

– В трех классах ни одного стекла не осталось. В первом женском, в первом мужском и во втором мужском. По всему фасаду.

– А это как же? – спросила Антонина Трофимовна, указав на стекло в окне директорского кабинета.

– Да это же во двор выходит. Во дворе окна целы…

– А у вас все классы окнами на улицу?

– Почему все? Второй женский окнами во двор. Там стекла есть…

– Вот там и обогреть, – сказала Антонина Трофимовна.

– Один класс?