Баланс игры. Контрразведывательный роман. Книга 2. Французский обиняк - стр. 47
И вот тут-то предельно ясно обозначилось решение, которое не пришло случайно, а тлело и разгоралось в нем, начиная с его первых ДЗК, теперь бушевало в нем пожаром. Надо было только успокоиться и не делать опасных шагов.
Вьюгин, опытный, давно работающий в центральном аппарате, как никто другой знал, какими возможностями располагает служба контрразведки в Москве, поэтому он сразу же и окончательно решил предложить себя, как «перебежчика на месте», только центральному аппарату DST в Париже. Французская разведка, SDECE[87], отпадала сразу, Марк хорошо знал, что там его быстро вычислят. Только контрразведка, DST, интересы которой ограничивались территорией Франции с заморскими провинциями, которую КГБ не отслеживал в СССР. Интересы возникали и пересекались только по работе резидентуры посольства в Париже. К тому же, а он это знал наверняка, в Париже на него лежит досье толщиной с кирпич, которое после незаконченной вербовки хоть и сдано в архив, тем не менее будет поднято, и там, в руководстве, будут знать, с кем они имеют дело.
Помимо досье он также рассчитывал на полноту информации от своего друга Даниеля Фажона, который так ловко организовал его дорожную аварию, произвел мгновенное восстановление машины и сумел поймать Вьюгина на таком шикарном вербовочном моменте. Дело было даже не в том, что Фажон остановился на последней ступеньке вербовки, важно было то, что вербовочная операция тщательно готовилась, возникла не на пустом месте, и, предоставив дополнительные сведения, будет какое-никакое, но определенное доверие.
Работать на англичан или идти под американцев Вьюгин принципиально не хотел. Неизвестно с чего, то ли с дуба рухнули, высокомерные великобританцы с острова, с двойным, а то и с тройным дном вызывали в нем отторжение и брезгливость. Северную Америку с ее разномастным народом, лишенным глубоких корней, как страну, которую не мог понять, испытывая чувство неудовлетворенности, а значит, не воспринимал в целом, как нацию. У него так и остались вопросы по этой стране, где главными вопросами, на которые он не получал ответа, была идеология и уровень культуры населения в целом.
Не понимал он, сравнивая Францию с Америкой, что же представляют собой эти пилигримы, иммигранты, ковбои, основавшие страну. Пусть она стала великой, могучей супердержавой, но ведь это не заслуга нации, из поколения в поколение растившей гениев, а всего-навсего, как он считал, ловко использующая мозги ученых и инженеров, которые приехали, приезжают и будут стремиться приезжать в эту страну из разных уголков мира. Северная Америка по своим пилигримским стандартам охотно принимала ученых-эмигрантов и выжимала из них все, давая взамен высокий уровень жизни, свободу и надежду. Вот они-то и двигали их науку и промышленность. С культурой все обстояло иначе. Много было перебежчиков из мира культуры и искусства, но они, кто смог, продолжая творить в Америке, творили все, не разрывая связь со своими истинными корнями, оставшимися за океаном. Поэтому не было это проявлением американской души, а лишь местом создания.
Это не заслуга нации, а хорошо просчитанная и спланированная политико-экономическая позиция государства, крепость которого сбита калеными гвоздями природных слабостей человека, прошита бумажными купюрами с портретами президентов и масонскими пирамидами, в то время как Франция представлялась ему монолитным, цельным, единым и плотным сообществом людей одной национальности, сплотившимся на основе языка, культуры, общности и единства стремлений.