Баланс белого - стр. 19

Они общались, я сидела тихо, стараясь не нарушать той братской гармонии, которая существовала в их общении. Сейчас мы должны были ехать к матери Шизгары в Ворзель. Смысл этого пассажа мне был не совсем ясен. Затем мы втроем принялись обсуждать маршрут.

– А как сейчас с переходом границы, не лучше ли будет пересечь одну границу, чем две?

До того, как я заинтересовалась этим, у них даже не появилось подобной мысли, они схватились за нее и бурно принялись обсуждать все варианты предстоящего путешествия. Неловко обращаясь с картой, они путали красные и черные линии, не ориентировались в пространстве. Поэтому я только поглядывала и в их разговоры больше не вмешивалась. Они решили, что следовало бы поначалу узнать, как предпочитают ездить водители, через Харьков или через Белоруссию. В конце концов, они кое-как карандашом нарисовали маршрут.

– А что ты Шизгару с собой не взял?

– Шизгару? Да ты ее не знаешь.

– Я ее не знаю? Я знаю ее с тех пор, когда она была еще такой худенькой девочкой, с ног до головы, как горчичниками, облепленной комплексами. Я ее не знаю! Извините!

– Неликвидная барышня, абсолютно! – Ольховский снова обвел пальцами морщины вокруг рта.

– Что ты имеешь в виду?

– Вот что, ты думаешь, ликвиднее, «Москвич» или «Кадиллак»? Попробуй ты за неделю обналичить «Кадиллак». В отношении нее – то же самое, я даже не деньги подразумеваю.

– И стоишь ты, бедный, на площади, пальцы в бриллиантах, а сигарет себе не можешь купить?

– Ну, что-то типа того.

Ольховский продолжал собирать какие-то вещи. Походные нарды в кожаном мешочке. Черненая стальная фляга с золотыми лилиями.

Энди развлекал меня разговорами. Был у них, оказывается, еще один друг, но однажды он повел девушку в абортарий на Рейтарской, набрал там калипсола и умер от передозировки.

В дверь позвонили. Кольчепа ворвался в квартиру как ураган. И все вдруг завертелось, съехало с катушек, понеслось по касательной.

Гость бегал по квартире и искал какой-нибудь свитер. Натянув поданный Ольховским свитер на свой собственный, немного успокоился и притих у батареи.

– Блядь, мерзну все время. Пока из Москвы ехал, надавали кучу штрафов, а похуй, русские здесь не канают. Надо раскуриться.

– Принес?

– На, держи.

Ольховский берет маленький, завернутый в фольгу катышок гашиша.

Энди занимается папиросой.

Остатки Андрюша прячет в брелок – красную почтовую тумбу на золоченой цепочке. Дверца ее прикрывается так плотно, что гашиш не может выпасть.

– Шизгара привезла из Лондона.

Курим на кухне. Дым словно нарисован, как на картинах Климта.

После берем по сигарете. Пепел сбрасываем в высокую узкую баночку из-под маслин.

– Девушка у вас такая красивая.

– Девушка не для тебя, у девушки есть любимый.

– Да ну?

– Бодю помнишь?

– Это твой любимый? Эта царевна Будур со звездой во лбу?

Энди с Ольховским покатываются со смеху. Я тоже не могу удержаться. Кольчепа не смеется. Он просто согрелся. Читает майку Энди:

– Эн Ай Пи Ди…

– Эн Вай Пи Ди!

– N’ why PD? – слышится мне. Я подозрительно оглядываюсь. Мне кажется, все слышат то же самое.

– Кто пи-ди? Я пи-ди? Пи-ди! Сам ты пи-ди, блядь, иди на хуй!

Все смеются. Мне смешно еще и оттого, что нас прет от набора звуков – просто какой-то птичий щебет – и все прутся. Кажется, трава начинает действовать.

– Что там в Москве? Хорошо? В Москве НЛП, Пелевин…