Багровый цвет величия - стр. 33
– Почему? – улыбался Вова.
– Такую рану самому себе не нанесешь. Как ты не понимаешь? Посмотри, ну же!
Но никто не смотрел на тело: ни Вова, ни те, кто его окружал. Все взгляды были направлены на живого Богдана. Вместо слез на их лицах появились неестественные улыбки.
– Прекратите! – закричал испуганный Богдан. – Вы сводите меня с ума!
Каким-то непостижимым образом они услышали его мольбу и отвернулись. Из толпы показалась неприметная девушка. Она направлялась к Богдану, сжимая в руке две серые гвоздики. Марина. Его недавняя знакомая не только надела все черное, но и накрасила губы в тон одежде. С искаженным от горя лицом она опустила гвоздики на тело Богдана и зарыдала.
– Он при мне это сделал. – Ее глаза, полные отчаяния, обратились к живому Богдану. – Я сама видела. Он не ценил тех, кто о нем заботился. Не дорожил никем! И без конца делал больно себе на глазах у тех, кому не все равно…
– Марина, – прошептал он, не находя других слов.
– И теперь никто к нему не придет, – продолжала она. – Я верила, что будет иначе. Надеялась до последнего, что еще не все потеряно. Но он не слушал меня, – голос Марины стал жестким и хриплым. – Посмотри, где он оказался в итоге. И ты повторишь его судьбу. Никто не будет жалеть тебя после смерти, Богдан. Даже ты сам.
Они остались вдвоем посреди пустынной улицы. Парень смотрел на свою мертвую копию, которой было уже все равно, что о ней думают, а Марина не сводила глаз с него. Богдан ощущал на себе ее взгляд и оттого грустил. Она и в смерти не отпускала его, что уж говорить про жизнь. Вдруг Марина протянула ему руку и сказала:
– Пойдем, я покажу тебе.
Он взял ее за руку и неуверенно пошел за ней к витрине знакомого кафе. Именно здесь Богдан бросил свою спутницу, выбрав ее полную противоположность в центре города. Как полоумный поехал за особенной для него девушкой, а наткнулся на более удачливого сукина сына, который с издевкой спросил: «На мою девушку засмотрелся?» Усталость от бега тут же сменилась приливом сил, все вокруг потускнело, а затем…
Кто-то внутри Богдана зарычал. Он требовал сорваться с места и проучить дерзкого мажора, наказать за грязные слова, разбить лицо, сломать кости, выбить зубы и отрезать язык – все для того, чтобы заставить его пожалеть о сказанном. Все для того, чтобы он больше не прикасался к ней. Надо было набраться смелости и крикнуть: «Ты не ее парень и никогда им не станешь!», но Богдан не решился. И сейчас сам был готов убить себя за это.
– Ты ни на что не способен, – усмехнулась Марина и указала на его отражение в витрине. – Тянешься за несбыточной мечтой, как ребенок, не хочешь замечать очевидные вещи и мириться с разочарованием. Все, что ты делаешь, – это тешишь себя напрасными надеждами. Иллюзии желанны, оттого и разрушительны. Ты одной ногой в могиле, Богдан.
Он вспомнил изуродованную ударом голову другого Богдана, чьи глаза бессмысленно рассматривали искусственное солнце, а губы улыбались пустоте. Малиновский не хотел закончить так же.
– Но ради выживания мне придется пожертвовать любовью, – осознал он. – Я не могу сделать такой выбор. Виолетта – моя надежда, моя мечта, мое сердце. Я не прощу себя, если упущу шанс сблизиться с ней.
Марина молча указала на кафе. Богдан сделал шаг к входной двери – старой, деревянной и покошенной, словно с момента его последнего визита прошли сотни лет. Он толкнул ее, и дверь с неохотой поддалась, оглушив всю улицу мерзким скрипом. Богдан шагнул внутрь.