Багровые волны Чёрного моря - стр. 108
Рано утром Эсмина отправилась на монастырскую стену, которая выходила к озеру. Здесь она была пониже. Значит разговаривать легче – орать не надо. Во-вторых, на этих задворках редко кто бывает.
С озера тянулся туман. Было тихо и умиротворённо. Слава богу, тепло пока. Почти, как летом. Девушка прислушалась. Ни скрипа, ни стука. Совсем тихо. Что ж, подождём. Она уселась, беззаботно свесив ноги с внешнего края стены. С внутренней стороны монастыря её не было видно из-за крепостных зубцов, а со стороны озера девушку скрывал высокий дуб, протянувший свои ветви в сторону обители. Никто его не трогал, хотя при штурме он мог играть на руку нападавшим. В период мирной жизни человеку свойственно расслабляться. Размеренность монашеского уклада уже давно не нарушал звон сабель и грохот штурмовых орудий. Очень давно. Пожалуй, с тех самых пор, как в эти места вторгся хан Джанибек. А было это более ста лет назад. Уже и дуб стал вековым. Вон сколько желудей рассыпал по округе.
Тихо, очень тихо. Светало. Туман стал рассеиваться. Красота. Спокойная утренняя идиллия. Но вскоре её нарушили сторонние звуки. Нет, не топот копыт. Скрип двери на заднем дворе. От монастыря к озеру прошли две монашки. В руках кадки, полные белья. Они деловито переложили бельё на подмостки и принялись полоскать его в озере. В одной из монастырских сестёр Эсмина сразу признала Катаринду. Как водится, женщины, занятые привычным трудом, разговорились. В утренней тишине их голоса без помех долетали до ушей девушки. Товарка Катаринды поинтересовалась:
– И что, как себя ведёт племянница нашей Ахутши. Такая же мегера?
– Зачем наговариваешь? Она хорошая девушка: тихая, ласковая. Вот только несчастная.
– Чего это она «несчастная»?
– Не знаю. Молчит всё время.
– Угу, в тихом омуте черти водятся. Несчастная, скажешь тоже. Мне бы такое несчастье – родиться в богатой семье. Я бы к монастырю и близко не подошла.
– Она-то чем виновата? Чего ты на неё ополчилась?
– Да не ополчилась я. Только яблоко от яблони далеко не катится. Она ещё покажет свои зубки. Ещё не одну печень проклюёт.
– А я не считаю, что Ахут-хатун чью-то печень ест. Добрых настоятельниц не бывает. Служба такая. И отец Эсмины много чего для нашего монастыря сделал. Он человек набожный и очень порядочный.
– Это он-то набожный? Как же! Просто грехи замаливает.
– Какие ещё грехи? Чего ты несёшь?
– Раз говорю – знаю. Думаешь, чего он со своими сестрами в наши края перебрался?
– Господи, понесло… И чего?
– Да ничего.
– Говори, говори, раз заикнулась!
– Ладно, всё равно все знают… Жену он свою убил. Вот и убёг. Мести её родственников боялся. Три сына у него было, взрослых почти. Они прокляли отца и отказались ехать. А Эсмина грудничком тогда была. Её никто не спрашивал. Схватил в охапку и сел на корабль. Уже потом к нему сёстры переехали. Их там затравили совсем. Женоубивец он, папаша твоей тихони.
Монашки ещё долго перемывали косточки и отцу, и тётке. Но слава богу, запасы постиранного белья не бесконечны. Прополоскав его, они удалились.
Эсмина не стала ждать Гаркушу. Уверенным шагом она направилась к тётке.
– Это правда?
– Ты чего, не в себе? Кричишь на меня. Хочешь, чтобы я епитимью наложила?
– Это правда, что отец мою мать убил?!
У Ахут-хатун ноги подкосились. Она ухватилась за кресло и тихонько в него опустилась. Но не нашлась что ответить.