Айса. Незваные гости - стр. 9
Туранов на мгновение замер: залюбовался собственным отражением на крышке рояля. В свои сорок пять он придерживался нездорового образа жизни – но внешне сохранился почти как Дориан Грей. Загорелый, словно только что с юга: Туранов еженедельно посещал солярий и СПА-салоны. Морщин мало, а кожа лоснится от увлажняющих кремов и масок. Высокий лоб, небольшой нос, щуплые брови. Темные, от бальзама сияющие волосы с щепоткой седины аккуратно зачесаны назад. Туранов с молодости красавец – его жена говорила, что он копия Алена Делона: схожая конструкция тела, серые глаза, даже рост практически тот же. Правда, от обильного питания он раздобрел – поэтому лицо стало широким и полным; вычерчивался второй подбородок.
Смотрел Туранов твердо, со слабым прищуром – но не тепло и не зло, а с искоркой самолюбования. У него приятная, хоть и безмерно самонадеянная улыбка. Вообще, Туранов был нарцисс – и поразившая Немесова наглость и манерность проистекали отсюда.
Он следил за собой – всегда превосходно одет, причесан, побрит. На ступнях мерцали дорогие итальянские туфли; сшитый на заказ черный костюм – тоже с Апеннин; алый платочек в нагрудном кармашке – как самодовольно высунутый язык. Туранов любил золото и тяжесть, поэтому перстень с рубином у него с грецкий орех, а швейцарские часы – с пятидесятикилограммовую гирю. Обручальное кольцо слилось с пальцем. Верхнюю пуговицу черной рубашки он не застегивал – но сейчас пришлось, из-за гадины-галстука.
Собственный облик придал Туранову уверенности. Он подмигнул себе – уложит этого москвича как нечего делать.
Туранов вальяжным движением кисти указал на награды. У него сформировался новый план действий.
– Не хочу хвалиться, Петр Степанович, но факт есть факт: сцена принадлежала мне. Наставники звали меня сибирским самородком… Говорили, что я как Ломоносов – гений, но в музыке. Мне прочили славу в столицах и дальше – в Италии. Но не сложилось… Виктория, прошу вас, не пугайтесь.
Туранов снял пиджак и осторожно – до локтя – закатал правый рукав. Дальше было нельзя: по плечу шли татуировки, а он не хотел ими светить и отвечать на неприятные вопросы.
На свет предстало его покрытое многочисленными шрамами предплечье. Руку Туранова, будто мокрую тряпку, перекрутили с десяток раз. Выжали влагу – а потом развернули и кое-как собрали.
Зрелище глубоко задело Викторию: физические недостатки и травмы всегда были в числе ее наихудших кошмаров. Возможно, именно поэтому вид калек ее будоражил. Последнее время она часто гуглила их в тайне от мужа…
Виктория побледнела, ее перекрещенная поза порушилась. Она уселась прямо, как школьница, учащенно задышала. А вот Немесов даже бровью не повел. Такие моменты его, наоборот, раздражали – но дипломатическая выучка все скрывала.
Немесов вообще не любил сентиментальности, экзальтации и других сильных чувств. Он не мог их разделить – он был человек нечувствительный, с неразвитой эмпатией. Это помогало ему сохранять холодную голову в самых непростых ситуациях – и оценивать все разумом, а не сердцем.
Пришлось кстати на службе в дипломатии, когда он работал в российском посольстве Вьетнама и навидался там всякого. (Азия одарила его обсессивно-компульсивным расстройством, неприязнью к азиатам и тщательно скрываемым от Виктории фетишем.) Потом пригодилось в России – в качестве ниточки ведущей к КУНу, – в оценке рисков и балансировке. Ведь удовлетворяя просьбу одного клиента – он, вероятнее всего, вредил другому… Таким образом сложно не заполучить персональных врагов.