Автобиография пугала. Книга, раскрывающая феномен психологической устойчивости - стр. 14

Стихийные бедствия порождают спонтанные ситуации почти экспериментального характера, что можно проиллюстрировать следующим примером: когда землетрясение или извержение вулкана разрушает остров и уничтожает тысячи семей, жизнь, которая затем постепенно возрождается в пострадавших местах и в людских душах, принимает новую форму, спаянную чувством солидарности. Мы считаем благородным испытывать чувство братства, а потом ищем причины, которые могли бы оправдать то иррациональное насилие, которое принесла катастрофа.

Неожиданно с грохотом рушатся стены, земля распахивается, обнажая бездну. Как это понять?! Как в мире может случиться нечто подобное, необычное, не поддающееся осмыслению? Земля дрожит, шум просто ужасен, пыль начинает заволакивать пейзаж. Стихийное бедствие подобно метафоре психической травмы – оно помогает нам понять, что подлинная травма, разрушающая нас, не поддается осмыслению. Все, что нам остается, – стараться удержаться на поверхности, избегая падающих на голову камней, и дышать.

Когда приходит помощь, спасатели часто замечают, что моральные и иногда даже физические страдания проявляются в людях не сразу. Требуется пауза, чтобы человек мог осознать катастрофу, необходима работа памяти, которая может сохранить в нашей психике ужасные образы и тот грохот, который прежде мы и вообразить себе не могли. И только тогда пережившие травму начинают по-настоящему страдать, но на сей раз от собственного представления о том, что именно произошло и что – как им кажется – причиняет им боль. В целом расстройства после пережитого стихийного бедствия или травмы возникают через промежуток времени, варьирующийся от нескольких часов до нескольких месяцев. Наиболее сильные изменения происходят в людях на протяжении первого года с момента катастрофы и сходят на «нет» на второй год.[23] Можно было бы интерпретировать эту идущую на спад кривую на воображаемом графике следующим образом: в каждом человеке заложена природная, или спонтанная устойчивость. Однако мы не будем рассуждать так, отрицая роль человеческого оптимизма. Спустя месяц после травмы проходит примерно сорок два процента психических расстройств, к тринадцати месяцем это показатель падает до двадцати трех процентов, а через три года остается на уровне всего лишь трех процентов – это те люди, которых все еще мучает шум прошлого. Если бы мы довольствовались этой информацией, то должны были бы естественным образом предположить: «Значит, надо лишь подождать, и все пройдет. Человеческая природа так великолепно устроена, что жизнь сама врачует травмы».