Август. Первый император Рима - стр. 28

Мы уже имели случай убедиться, что Марк Антоний был не последним из ораторов. Он устроил замечательное представление; он начал с того, что прочитал письмо, написанное ему Цицероном несколько месяцев назад, в котором было выражено одобрение благородству, храбрости и патриотизму получателя. Он воспользовался этим письмом, чтобы показать, что не так уж прям и искренен Цицерон, но, напротив, он извивается как уж на сковородке; а затем естественным образом он обвинил Цицерона не только в соучастии в убийстве Цезаря, но и в том, что он был душой заговора, тайной главой олигархов, подстрекавшим людей глупых, но отважных сделать за него работу, за которую сам он не желал отвечать… И в ситуации с Цицероном это обвинение – правдивое или вымышленное – могло оказаться весьма зловещим… Именно в этом месте речи, окажись здесь Цицерон, начались бы его неприятности. Однако Цицерон не пришел, и обвинения Антония повисли в воздухе и, как тогда казалось, остались лишь словами.

События тем временем разворачивались стремительно. Цицерон опять уехал в Путеолы, где начал сочинять еще более знаменитую «Вторую филиппику». Это был памфлет, распространенный среди друзей Цицерона, а также тех, кто казался подходящим объектом пропаганды. Это были личные нападки на Марка Антония, характерные в то время для средиземноморской Европы. Взамен описания тайных заговорщиков и убийц, сделанного Антонием, Цицерон изобразил пьяницу и развратника, погрязшего во вседозволенности, крови и ненависти. Это было здорово написано и читалось с замиранием сердца и с круглыми глазами теми поклонниками, которые считали памфлет блестящим образцом латинской прозы. В результате он оказался призывом к благородным патриотам именно так оценить Антония, каким изобразил его Цицерон.

Прочел ли Октавиан «Вторую филиппику», мы не знаем, но известно, что в это время произошел весьма любопытный случай. Несколько человек, арестованных в доме Марка Антония, по слухам, признались, что они подосланы Октавианом убить консула. Этот случай так и остался невыясненным. Друзья Октавиана утверждали, что Антоний сам же все это и подстроил, чтобы подставить политического конкурента. Цицерон в одном из писем подробнейшим образом рассматривает этот эпизод, добавляя, что у Антония хватило наглости обвинить Октавиана, но не хватило смелости сделать этот эпизод достоянием общественного разбирательства[11]. Что до самого Антония, он повсюду заявлял, что этот змей Цицерон вновь занялся подстрекательством к политическому убийству.

Это оказалось взрывом с точки зрения практических последствий. Антоний решил не откладывая принять командование над четырьмя легионами, в то время стоявшими в Македонии, которые Цезарь собирался использовать в войне с парфянами. С этими легионами он намеревался сразу по окончании консульских полномочий заменить Децима Брута на посту наместника Цизалыгийской Галлии, откуда он мог бы наблюдать и за событиями в Риме, и за восточными и западными провинциями. Его план очень походил на планы поздних римских императоров, которые основали свою столицу в Милане. Но когда Антоний прибыл в Брундизий, его ожидал неприятный сюрприз. Октавиан успешно настроил против него ветеранов Цезаря. Прибыли лишь три из четырех легионов, но и те отказались подчиняться Антонию. Антоний впал в ярость. Он знал, как восстановить дисциплину, однако наказания, примененные к непокорным легионам, лишь увеличили их враждебность, хотя, возможно, и не явную. Антоний возвратился в Рим, оставив легионы, которые в назначенный срок должны были соединиться с ним в Тибуре.