Авантюры Прантиша Вырвича, школяра и шпика - стр. 14
Вот Полонея Богинская по характеру свободно могла царицей стать. Фанаберии было у панны-цветка, как пчел у разоренного улья, так что школяры только издали осмеливались облизывать взглядами соблазнительное чудо – не по Сеньке шапка. Прантиш, которому выпала сомнительная честь играть в пьесе коварного князя Святополка, особенно запомнил две черные мушки из тафты, которыми панна украсила набеленное личико – над правой бровью и слева у носика, что означало – сердце ее свободное, но подступиться к ней тяжело. Тогда ее темные волосы были спрятаны под высоким напудренным париком, в котором гнездились мастерски изготовленные миниатюрные пташки…
И теперь будто те пташки щебетали вокруг русой головы Прантиша. Он даже не сообразил, что панна Полонея ему шепчет:
– Эй, ты что, глухой? Хочешь заработать десять дукатов?
Прантиш тряхнул чубом: вот и еще одно предложение, от которого невозможно отказаться… И из-за которого, ясно, тоже придется накликать на свою школярскую голову молний. Но главное – не предать идеалы куртуазности! Так-с, склониться в поклоне, руку положить на невидимую саблю…
– Пусть ваша милость, многоуважаемая панна, только вымолвит свою просьбу, и я выполню ее самым тщательным и совершенным образом, не медля ни мгновения ради прекрасных глаз ясной панны, ради пылкого желания моего сердца служить госпоже!
Речь Прантиша текла как мед, он даже загордился собой. Но панна такого меду пробовала, как видно, не ложками, а кувшинами, поэтому только нетерпеливо нахмурила черные бровки.
– Ясная панна хочет, чтобы пан взял у нее письмо и передал лично в руки воеводы полоцкого Александра Сапеги, который сейчас пребывает в Слуцке, а за это пан получит от меня десять дукатов, и, может, еще что-нибудь от щедрости пана Александра.
Прантиш почувствовал укол разочарования: тот Сапега, похоже, был поклонником панны Полонейки, а быть посыльным в амурных делах – это же совсем другое, чем крутить амуры самому… Панне, очевидно, не понравились колебания парня, поэтому она сморщила носик и презрительно проговорила:
– Пан боится русских или Геронима Радзивилла? Если так – то…
– Никого я не боюсь! – поспешно воскликнул Прантиш, сообразив, что дело скорее не в амурах, а в политике, от которой Вырвичи хотя были и в стороне, но все же магнатов, которые якшались с россиянами, Вырвич-старший не любил, сравнивая их с собакой, которую прикормил вор, чтобы без опаски залезть на хозяйский двор. – Я с превеликим удовольствием выполню волю панны…
Полонейка с сомнением взглянула в слишком честные голубые глаза Прантиша, достала из-под корсажа сложенный вдвое конверт и отдала собеседнику.
– Только лично в руки пану воеводе! И смотри, пану Герману Ватману ни слова – это тот, кто меня сопровождает. Он очень опасный человек.
Вырвич вопросительно взглянул на воеводскую дочь, взвешивая на ладони бумажку… Девица прибавила к конвертику самое важное – мешочек с монетами. Потом, видимо, сообразив, что теперь с посыльным, который владеет ее тайной, следует быть нежнее, улыбнулась, от чего у Прантиша будто елеем по душе помазало, и даже приложила к устам и отняла пальчики, намекая на возможный поцелуй… С самой Полонеей Богинской! А почему бы в таком случае бравому школяру не получить аванс? Прантиш рванулся к панне, но двери захлопнулись перед самым носом Вырвича.