Авантюры Прантиша Вырвича, школяра и шпика - стр. 10

– Что, наискался пан in vino veritas? – насмешливый голос рядом воспринялся с облегчением. Школяр повернул голову, от чего в глазах потемнело. Когда туман рассеялся, Прантиш понял, что доктор, уже без своей черной мантии, в одной белой рубахе и саксонских портках, размешивает в кубке какой-то отвар, от которого идет запах собачьей мяты.

– И часто пан Вырвич доходит до такого состояния? – насмешливо проскрипел алхимик.

– Я не люблю быть таким… Таким, как мой отец…

Вырвич сразу пожалел о своих словах… Вот оно, что у трезвого на уме…, embritas et amor cuncta sekreta produnt. Но Лёдник даже не хмыкнул. Только спросил, продолжая что-то взбивать в кубке:

– А вот что мне интересно… Мой пан такой боевитый, а без сабли. Видимо, в геройской сече свое оружие оставил?

– Ага, в сече… – вот же умеет человека уколоть. – В конвенте забыл.

– Значит, убегать пришлось… Неужто дочку какого-то профессора соблазнил?

Злые слова Лёдника, однако, звучали скорее ворчливо, нежели издевательски, тем более что сам он сунул под нос господину глиняный кубок с отваром.

– Поднимайся… Пей…

И даже помог приподняться. Прантиш торопливо глотнул горячую душистую жидкость – страшно сушило… В глазах почти сразу прояснилось, утихла головная боль. Хорошо иметь своего лекаря!

Между тем Лёдник смотрел на юношу как-то странно.

– И ты не спросил, что в кубке? Не приказал мне отпить самому? А если бы я тебе яду подлил?

– А что, ты мог? – весело спросил Вырвич, откидываясь на тюфяк. Алхимик молча стоял над ним, худое лицо его еще больше вытянулось… И Прантиш вдруг понял, что лекарь не привык, чтобы ему вот так верили. Видимо, среди не самых приятных ближних терся…

– Можешь быть спокоен, пан Франциск, я подавал людям только лекарства… – голос алхимика звучал глуховато, будто он все еще был под впечатлением.

– А я и не переживал! – Прантиш сладко потянулся. Знает же алхимик свое дело! Даже тошнота прошла… Эх, как хорошо, когда тебя не будят едва не с первыми петухами, чтобы вставать на уроки… Сейчас бы саблю в руки, да на коня, да чтобы за тобою верное войско! Где та сабля с выгравированным на эфесе Гиппоцентавром…

– Кстати, я не Франциск, а Франтасий!

Лёдник искренне удивился.

– Тоже православный?

– Вырвичи веры не меняют! – гордо сообщил Прантиш. – А мой святой покровитель, мученик Франтасий, ух какой святой! Ему и его сподвижникам римляне в головы гвоздей набили, а потом отрубили. Так мученики головы подняли и к своему епископу Франтону распрощаться пришли. Вот что вера творит!

Вырвич зевнул, но спать больше не хотелось. Лёдник завязывал мешочки с сухими травами, из которых варил отвар, и молчал, как стена. Надо же, какой нелюбопытный… Или нарочно притворяется.

– Никаких профессорских дочек я не соблазнял, потому что не было случая, – лениво нарушил молчание Прантиш. – А удирать пришлось… из-за Вороненка.

– Птицу на лекцию притащил? – пробурчал лекарь. – Шут…

– Вороненок – так моего приятеля прозвали… Ну не то, чтобы приятеля… Как с таким дружить… Он горбунком был. Хворенький такой, смешной… Но умный, холера.

Прантиш закрыл глаза, чтобы до черточки представить лицо бедного Вороненка.

В действительности его звали Денисием. Был он из семьи небогатой, но все-таки не такой бедной, как Вырвич, который попал на учебу только благодаря крестному-писарю. Оба были из православных семей, иезуиты брали учиться всех, рассчитывая, что к окончанию занятий каждый схизматик убедится в правильности католической веры.