Аттила. Падение империи (сборник) - стр. 38
– Да, велик ты и славен, Аттила! – воскликнул князь Эцендрул, бросаясь перед ним на колени. – И нет тебе равного на земле!
– Я думаю, что нет, – совершенно хладнокровно подтвердил сам Аттила, подавая обратно оруженосцу окровавленную секиру. – Дарю тебе турью голову на память, мой верный Эцендрул, а рога на ней велю покрыть позолотой в палец толщиной.
Наконец адский гвалт понемногу улегся. Императорские послы подумали, что настал удобный момент доложить о них и просить о приеме. Эдико согласился с ними и направился между почтительно расступившейся перед ним стражей к Аттиле. Он указал правой рукой на дожидавшихся римлян и прошептал что-то на ухо повелителю. Тот не повернул даже головы в сторону послов, лишь легкая краска – гнева или радости – вспыхнула на минуту и снова исчезла на его желтовато-бледном лице. Потом он внятно и громко крикнул по-латыни, придавая своим словам небрежный тон:
– Посольство от императоров! Ну, это не важно!.. Мне докладывали прежде о финских послах с Балтийского моря, от аисфов и утургуров, от птимаров и акациров, да еще от трех других наций, – забыл их имена. Пускай те представятся мне раньше.
Обратившись к своим вельможам, Аттила повторил этот ответ на гуннском языке и, повернувшись к римлянам спиною, стал медленно подниматься на крыльцо своего деревянного терема. Он был величав и спокоен.
Вечером того же дня в парадной комнате одного из лучших домов селения сидело двое мужчин, ведя откровенную беседу. Это было жилище Хелхала. С потолка, инкрустированного полированными дощечками, свешивалась лампа отличной восточной работы. Она распространяла мягкий, ровный свет по всей комнате, обставленной не по римскому или греческому образцу, а будто нарочито остававшейся верной даже в мелочах грубому гуннскому быту. Низкие деревянные скамейки, на которых приходилось сидеть, поджав под себя ноги, стояли вдоль стен; звериные шкуры, лошадиные кожи, дубленые и недубленые, высокий, грубо сколоченный из нетесаного елового дерева четырехугольный сундук, заменявший стол – составляли все убранство. Дополнялось оно лишь принадлежностями для верховой езды: разного рода уздечками, а также охотничьими снарядами и оружием. Кроме луков, колчанов, копий и нагаек были здесь еще деревянные метательные палицы. Они висели по стенам или были аккуратно разложены на полу, верхний слой которого, состоящий из утрамбованной глины, был устлан, вместо ковров и циновок, простым камышом, до того грязным и затоптанным, что его давно следовало бы переменить.
На одной из низких деревянных скамеек размещалась приземистая, коренастая фигура Аттилы. Его большая голова на толстой, воловьей шее задумчиво поникла на грудь. Повелитель гуннов кутался все в тот же красновато-коричневый плащ, который был на нем при въезде в лагерь. Он сидел молча и неподвижно, прикрыв маленькие глаза. Однако было видно, что хан не дремлет, потому что по временам он мигал веками. Пол под его ногами был покрыт толстым слоем лошадиных шкур. На этих же шкурах, у самых ног повелителя лежал старик Хелхал, почти совершенно лысый и седобородый. Он опирался правым локтем на землю, поддерживая рукой голову и не сводя взгляда с Аттилы. Даже чуть заметное движение век повелителя не ускользало от его внимания.