Атомные шпионы. Охота за американскими ядерными секретами в годы холодной войны - стр. 29
В конце 1945 года «Нэшнл шугар рифайнери компани» купила фирму, на которой работал Гарри Голд. Доктора Рича заменили, и в обширной реорганизации не нашлось места для Голда. Приехав в Нью-Йорк в феврале 1946 года, Голд сказал Бротману, что боится потерять работу в Филадельфии (а не то, что он потерял ее уже несколько месяцев тому назад). Бротман тут же радушно предложил ему оклад 100 долларов в неделю, почти вдвое против того, что тот получал в Филадельфии, и место главного химика в своей инженерной фирме, которая проявляла некоторые признаки роста. Голд согласился. Сделав это, он впервые упомянул, что его настоящее имя не Кесслер, а Голд. На тот момент это казалось ему безопасным, ведь к тому времени он создал для Голда совершенно новую ненастоящую личность с двойняшками, приемным братом и вымышленной жизнью в пригороде. Он наслаждался своей домашней сказкой и находил, что поездки стали проходить легче, чем раньше, потому что он всегда мог рассказать какую-нибудь с упоением придуманную байку о жене или детях, не боясь разоблачения. Дети как способ заполнить иногда возникавшие паузы в разговорах подходили даже лучше бейсбола.
Циля Голд была безутешна, когда Гарри рассказал ей о предстоящем переезде в Нью-Йорк. Слез ее не смогли осушить и обещания, что он каждую неделю будет приезжать в Филадельфию. Она не знала, в чем дело, но угадывала, что с ним что-то не то. Тревожась о его здоровье, она хотела добраться до тех невысказанных проблем, которые, должно быть, крутились у него в голове. Почему он не рассказывает ей, что беспокоит его, спрашивала она. Голд сказал, что у него все хорошо, что она просто хочет устроить скандал из-за его намерения согласиться на единственную доступную ему работу. Отец и брат Гарри старались хранить нейтралитет. Они предпочли бы, чтобы он остался дома, сказали они, но он уже взрослый мужчина, и если из-за работы должен переехать в Нью-Йорк, то, пожалуй, ему следует ехать. Естественно, они постарались не говорить этого в присутствии миссис Голд.
Гарри Голд так расстроился из-за сетований матери, что отложил начало работы в Нью-Йорке до июня 1946 года, то есть еще на четыре полных месяца после того, как принял предложение Бротмана. Когда он все же вышел на работу, он объяснил Бротману, что Арабелла и двойняшки временно останутся в Эбингтоне. Они и так уже огорчены из-за того, что будут видеть его только по выходным, заявил он; если что-то помешает ему возвращаться в конце недели, их сердце будет разбито.
Шпионская деятельность Голда в этот период несколько утихла вследствие потрясения и реорганизации аппарата после разоблачений Гузенко в Канаде. Шпионы на время затаились и старались не высовываться. Перемены могли бы дать Гарри возможность вести более нормальную жизнь, но почему-то этого не случилось. Он редко начинал разговор даже с друзьями и избегал смотреть в глаза тем, кто к нему подходил. Иногда он прерывал разговор прямо посередине фразы. У него не было ни мелких слабостей, ни настоящих увлечений. Предложения социального характера отскакивали от его раковины как мяч; он говорил, что слишком занят.
Голд действительно был занят. Когда он не возвращался в Филадельфию на выходные, его рабочая неделя в лаборатории Бротмана доходила до ста часов, а то и больше. Он часто работал всю ночь, а днем ложился вздремнуть, как Эдисон, на койке в лаборатории. Он снял где-то меблированную комнату, но редко там бывал. Иногда он ночевал у Бротманов. Если Голд возвращался домой в Филадельфию, он расслаблялся тем, что слушал бейсбольные матчи по радио и читал детективы. У него в комнате была целая стопка этих детективов, и он читал их до поздней ночи, когда не мог заснуть от усталости.