Атаман. Воевода. Новая Орда. Крестовый поход - стр. 53

А вот матушка-земля подкачала, снег едва только сходил, и обнажившиеся пустоши и луга тускло мерцали буровато-седой неуютностью, и улицы – по колено в грязи, и в углах, под заборами, еще догнивали сугробы.

Словно акробат, раскинув руки, Егор прошагал по брошенным в грязь слегам – двум тоненьким сосенкам, опасно прогнувшимся под тяжестью тренированного мускулистого тела. Этак не выдержат, упадешь в грязь, сгинешь, не вылезешь – можно и с головой провалиться, что там – по колено!

Ничего, прошел, справился, отыскал указанную собачником избенку, оперся о покосившийся забор из жердей, едва не свалил, прошагал чуть дальше, выбирая место, где поменьше грязи – встал, позвал громко:

– Эй, эй, соседи-и-и!

Скрипнула покосившаяся дверь убогой, вросшей почти по самую крышу в землю, избенки, кто-то возник в проеме, не поймешь – то ли баба, то ли мужик.

– Чего орешь? Кого надо?

– Я от Миколы Рыбника. Зубы заговорить.

– Тсс! Да не ори ты так, горе! – существо – судя по голосу, это была все-таки женщина – опасливо оглядев округу, махнуло рукой. – Давай заходи в избу. Микола зря не пришлет.

Изба – темная, дымная, грязная, с крытой старой прогнившей соломой крышей, оказалась пуста, если не считать сопевшего в лыковой зыбке младенца. Что-то зашуршало у самого порога, пискнуло, прыгнуло, проскользнула между ногами во двор; Егор невольно попятился – большая, размером с кошку, крыса!

– Садись вон, на лавку… хотя можешь и так постоять. Тебе зубы? Счас коренья дам… три денги!

Уже опытный – спасибо прощелыге-собачнику – Вожников покачал головой:

– Одна-ако!

– Пусть две. Ладно. Вот оно, снадобье-то.

Одетая в какую-то невообразимую сермягу хозяйка избы протянула гостю пыльную плетеную баклагу:

– Водой ключевой разведи, да по утрам-вечерам полощи зубы. Пройдут. Денги давай, а?

– Ах да, – хлопнув себя по лбу, молодой человек вытащил из кошеля-«кошки» монеты. – Бери, вот. – Пошутил: – Надеюсь, не из жаб болотных настойка?

– Не из жаб, – усмехнулась волшбица. – Пустырник там, чабрец да еще кой-какие травки.

– Вот и славно, – Егор с благодарностью принял баклагу и, чуть помолчав, спросил: – А насчет другого зелья как? Мне б водицы заговоренной, снадобья, чтоб несчастье предчувствовать. Микола Рыбник сказал – у тебя есть.

– Врет все Микола! – неожиданно отпрянула хозяйка. – Заговоры-наговоры – это не ко мне! А ты иди, куда шел – мимо.

– Да ладно – иди, – Вожников и не собирался никуда уходить, не добившись своей цели. – Я ж не просто так, я ж заплачу… дюжину серебрях, а?

Сказал, и ту же ударил ладонью по кошелю – позвенел денгами.

Волшбица задумалась:

– Дюжину? А не врешь?

– Прямо сейчас и отдам. Вот!

– Добро, – хозяйка, наконец, решилась, как видно, алчность все же пересилила осторожность. – Полдюжины мне давай – не сейчас, вечером, а полдюжины – той, к кому приведу. Она сейчас и медному пулу рада. Только уговор – один приходи. Возьмешь кого с собой – ничего не поимеешь.

– Хм, ладно, приду один. А воду-то она заговорит? Умеет?

– Да умеет, – ухмыльнулась женщина. – Ты про Манефу-волхвицу слыхал?

– Слыхал.

– Так то – сестрица ее молодшая. Зовут – Серафима.

Вернувшись на постоялый двор Ахмета Татарина, Егор просидел там примерно часов до пяти-шести вечера, после чего, сказав Борисычам, чтоб не искали, покинул ригу. Начинало смеркаться, и росшие неподалеку, над овражком, ивы таинственно мерцали набухшими серебристыми почками. Было довольно тепло, хотя промозгло, пахло свежим навозом, и ветер весны проносил над головой Егора светлые облака надежды. Если удастся… удалось бы!