Аста ла виста, беби! - стр. 26
– Это мне знакомо, – согласно кивнула я.
– Хочешь, пообедаем вместе? – засуетился Дед, что ему, в общем-то, несвойственно. – Или съездим куда-нибудь? За город? Хочешь? Погуляем в лесу. Сейчас в лесу должно быть прекрасно…
– Но наслаждаться этим придется кому-нибудь другому, – вздохнула я. – Хочу побеседовать с медсестрой. Может, узнаю что путное, раз ты предпочитаешь играть в молчанку.
– Детка…
– Я, конечно, давно привыкла к этой милой кличке… – натягивая кроссовки, заметила я. Могу поклясться, он покраснел. От этого зрелища у меня глаза на лоб полезли. Воспользовавшись моей растерянностью, Дед обнял меня и запечатлел на моих устах поцелуй. Лишь с очень большой натяжкой его можно было назвать отеческим.
– Не думай, что я не ценю твоего отношения ко мне, – тихо сказал он. – Напротив, очень ценю. И я прекрасно понимаю, какие чувства тобой движут. Ты боишься за меня. Потому что любишь. Так ведь?
– Конечно.
– И я тебя люблю.
– С каждым разом в это все труднее и труднее поверить.
– Скажи, если я попрошу, если я очень попрошу, ты его бросишь?
– Зачем? – искренне удивилась я и нарвалась. Дед, конечно, разозлился.
– Что касается любовников, ты всегда умудрялась сделать наихудший выбор.
– Ты же не себя имеешь в виду?
– Все равно не поверю, что ты его любишь, – сказал Дед, а я пробормотала, покидая его квартиру:
– Похоже, мне никто уже не верит. Люди стали недоверчивы. В них умерла романтика, остался сплошной материализм.
Хоть я и не ожидала всерьез узнать от Деда что-нибудь, способное прояснить ситуацию, однако наш разговор меня огорчил. Особенно в той его части, что касалось Тагаева. Деда я знала хорошо и не могла не отметить, что о моем возлюбленном он говорил с горячностью и злостью, вовсе неподходящими его сединам, и оставить Тагаева предложил мне всерьез. Если это ревность, то еще полбеды, а если… Вот об этом «если» думать мне совершенно не хотелось, особенно в свете последнего задания.
Если деловые партнеры ссорятся, то, как правило, всерьез, а если предмет ссоры большие деньги (а в нашем случае они большие-пребольшие), то и головы летят совсем легко. Очень может быть, что Дед заподозрил Тагаева в коварстве, оттого-то и поручил мне разобраться с предполагаемым киллером. И про чувства спрашивал. Ох, как не жалую я такие задания, начнешь копать на свою голову. Я даже замерла на последней ступеньке от внезапно открывшихся неприятных перспектив.
– Мама дорогая, – промычала я и тут сообразила, что охранник смотрит на меня с недоумением. Я выдала ему свою лучшую улыбку и поспешила покинуть дом.
Уже в машине я подумала: а почему бы не поговорить с Тагаевым, чтобы выяснить его мнение на этот счет? И тут же отвергла подобную идею. Говорить с Тагаевым о его делах еще затруднительнее, чем с Дедом. Тот слова в простоте не скажет, юлит и изворачивается, а этот просто молчит, как пень с улыбкой Моны Лизы. Значит, придется приложить старание и разобраться самой. Теперь у меня есть занятие, за что могу сказать спасибо близким людям. Удружили.
Если разговор с Дедом меня, мягко говоря, озадачил, то последующие события и вовсе вызвали изумление. Удивляться я начала в основном в понедельник, но и суббота в этом смысле тоже кое-чем порадовала.
Оказавшись в машине, я первым делом позвонила Сергееву. Он скромно напомнил, что суббота считается выходным днем, по крайней мере, у нормальных людей. Я ответила, что в нормальность ментов все равно никто не поверит, с чем он поспешно согласился. Через полчаса он ждал меня возле больницы, прогуливаясь у дверей, курил и всем своим видом демонстрировал скуку и покорность судьбе.