Ассистентка антиквара и город механических диковин - стр. 90
И тогда Аннет изо всех сил толкнула его в грудь. Максимилиан отшатнулся и выпрямился, сжав кулаки. На его лице застыло удивление.
— Что ты делаешь? — спросила Аннет свистящим от гнева шепотом. — Я поняла. Ты эмпат. Ты играешь с моим подсознанием, верно? Ты вытащил наружу мои инстинкты и заставляешь чувствовать то, что я не хочу. О, как это низко!
Он молчал, и это подтвердило ее подозрения.
— Ты не тигр, Максимилиан Молинаро. Ты людоед и свинья, — сказала она, топнула ногой и чуть не расплакалась. — За такие шутки лишают лицензии сенситива. Я пожалуюсь на тебя. Не смей ко мне прикасаться.
Он был раздосадован и сердит, хотя и пытался это скрыть. Однако гнев легко читался в плотно сжатых губах и складке между бровей.
Тяжелое молчание длилось бесконечно. И когда он наконец заговорил, воздух звенел от напряжения.
— Не говори ерунды, — сказал он очень ровным голосом. — Ничего подобного я не делал. Ты что, совсем маленькая девочка, и ничего не понимаешь? Выкидываешь такие номера, что я начинаю сомневаться в твоем или своем рассудке. Слушай, ты же взрослая женщина. Ты жила с этим, как его... твоим подающим надежды гончаром, или декоратором, или как там его... Ванесса рассказывала...
— Ты расспрашивал обо мне Ванессу? — Аннет накручивала себя все сильнее.
— Да, — ответил он твердо. Он уже вернул самообладание, и теперь в его тоне появилось холодное разочарование. — Расспрашивал. Ты меня заинтересовала, я хотел знать, нет ли у тебя постоянного покровителя, или возлюбленного, или жениха. И ведь поначалу ты показалась мне такой… другой. Бесшабашной, отчаянной, любознательной. Совсем не похожей на Эдиту. Но теперь вижу, что ошибся. Моя вина.
— Кто это — Эдита? И почему я должна не быть на нее похожей? — бросила Аннет язвительно.
— Моя бывшая жена.
Признание больно хлестнуло по нервам.
— Та самая, которая сбежала от тебя, потому что ты напропалую изменял ей с такими, как я? И приживал детей на стороне?
Максимилиан ничего не ответил, только скрипнул зубами.
После затянувшейся паузы он, наконец, произнес:
— Думаю, потом тебе будет стыдно за то, что ты наговорила.
— Стыдно должно быть тебе, а не мне! Как ты смеешь говорить мне такие вещи, оскорблять, упрекать меня в том, что я… что я…
Аннет набрала воздуха, чтобы отпустить очередную колкость, но он ее перебил:
— Хорошо. Прости. Мне очень жаль. Ты не хочешь иметь со мной дела. Дала это понять яснее ясного. В прошлый раз ты меня ударила, теперь обвинила черт знает в чем и обозвала свиньей. Даже такое животное, как я, поймет, что шансов у него нет. На этом все. Больше я границы не нарушу. Клянусь, и пальцем тебя не трону. Буду относиться так, как ты всегда этого хотела: как к мужчине, деловому партнеру, служащему. Скоро мы вернемся в столицу, и ты меня больше не увидишь. Потерпи пару дней.
Аннет отвернулась и скорым шагом пошла к выходу. Слушать его она не хотела. Он нагнал ее и холодно приказал:
— Не спеши.
В полном молчании они прошли мимо пыльных задников и блестящих от смазки механизмов, миновали тускло освещенный коридор и подошли к двери в вестибюль. У Аннет на душе было так плохо, что хотелось умереть. Она чувствовала себя униженной, обиженной, но в то же время обидчицей. Она поступила правильно, но совесть то и дело укоряла ее за те слова, что она бросила Максимилиану в лицо, и за ее собственную глупость.