Ассасин Его Святейшества - стр. 13

– То здание было некогда храмом Непобедимого Солнца, – рассказал хозяин дома, ловко отделяя от костей мясо сардинки. – А теперь это обитель Бога и монастырь, которым управляют приехавшие из Константинополя греки.

– А не могло ли у греков быть каких-то своих счетов со Львом, которые они вознамерились свести? Ведь та расправа по своей пылкости вполне в их духе, – заметил я.

– Ты имеешь в виду то, что они попытались выколоть ему глаза и отрезать язык?

– Да. Ведь так, кажется, заведено у греков Византии, когда они желают низложить неугодного им императора?

Признаться, я размышлял над этим во время своего неблизкого пути из Падерборна.

Бывший номенклатор возложил очищенную от костей рыбу на ломоть хлеба.

– Помнится, именно такой каре подвергла своего сына Константина императрица Ирина, чтобы захватить себе всю полноту власти. Ослепила его и заточила в монастырь.

Он откусил от хлеба с рыбой и, пожевав, продолжил:

– Однако есть существенная разница: язык Константину греки не отрезали. Ослепить его ослепили, но горящими угольями, а не острием ножа. – Он издал степенную отрыжку. – И свое дело они сделали успешно. Константин у них на этом свете не задержался: ушел в считаные дни.

Я понял, куда клонит собеседник, и сказал:

– Стало быть, тебе не верится, что Папе Льву в его заточении явился ангел и восстановил ему речь и зрение?

– Возможно, это было некоторым домыслом со стороны Папы и его приближенных. А что, рассказ чудесный! И привносит ореол святости в дурно пахнущую, в общем-то, историю. – Павел промокнул рот льняной салфеткой. – На мой взгляд, версия об участии в нападении греков несколько надуманна. Из того, что рассказал тебе Альбин, следует, что нападавшие на Папу были просто наймитами из трущоб. При желании их, в общем-то, можно выследить.

– У тебя есть среди таких людей связи?

В моем голосе сквозило удивление вперемешку с надеждой.

– Разумеется, не прямые, – ответил бывший сановник уклончиво. – Ты, вероятно, припоминаешь, что в бытность мою номенклатором я, помимо прочего, занимался возвращением реликвий раннехристианских мучеников. А это подразумевало выход на целый ряд посредников, имеющих дело с запретным товаром из мест погребения. Так что, может статься, они о чем-то таком наслышаны.

Павел жестом подозвал слугу, чтобы тот убрал со стола посуду.

– Возвращайся сюда дня через три, друг мой. Быть может, к той поре у меня будет чем с тобой поделиться.

Когда мы поднимались из-за стола, я поблагодарил его за помощь и гостеприимство.

Бывший номенклатор лишь отмахнулся:

– Друг мой Зигвульф, этим городом заправляют три группировки – знать, купцы и духовенство. Из них самая пронырливая действует в кулуарах Латерана. Если выяснится, что кто-нибудь из тех негодяев, что участвовали в нападении, окажется замешан и в попытке выселить меня из этой уютной резиденции, то я буду щедро вознагражден. Вернее сказать, отмщен.

– Даже если Арн и прочие члены королевского совета ничего против них не предпримут?

Павел снисходительно усмехнулся:

– Приведу еще одно изречение: «Дом праведника стоит и тогда, когда неправедные рушатся».

Три дня прошли ни шатко ни валко. Когда я возвратился на виллу Павла Номенклатора, тот ждал меня в компании смуглокожего человека среднего роста, чьи мелкокурчавые волосы по бокам были обриты: посередине его головы пролегал лишь гребень шириной в пятерню. От этого вид у него был варварски устрашающим. А еще у него была широченная шея – я таких, право, и не видывал. Могучая, она начиналась сразу под ушами, шла вниз и плавно переходила в широченные покатые плечи. Свободная внапуск туника не скрывала объемистой, как бочка, груди.