Асимметрия - стр. 35
– Тату? – догадался я.
– Не только! Летом была одна бабенция замужняя. Растрепала всем про меня, и понеслось по району, а слонячье радио, сам знаешь, работает быстрее обычного. От мужа её бегал, прятался. Слухи дошли до Искандера. Пожурил меня наш воевода, да забыл. Ну я так думал: оказалось ни фига! Вчера вызвал в кабинет на беседу, спрашивает в лоб: лейтенант, опять к себе марамоек водишь? У меня аж всё похолодело. А потом думаю: подозревает, но не знает наверняка, иначе такой бы разнос устроил, тут же в паркет и укатал бы. Говорю так нагло: никак нет, товарищ подполковник. Смотри мне, отвечает, спалишься, пеняй на себя. Будешь заниматься строевой до дембеля. Встаёт из-за стола, подходит так близко-близко и мне хе-еррась, «электричку» по голени. Это, говорит, для повышения качества обучаемости строевой подготовке на тот случай, если я насчёт тебя не ошибаюсь. А я никогда не ошибаюсь!
– Сурово! – сказал я.
– Он вообще мужик суровый! Нагнал на меня страху, приходится теперь в пентхаусе тусить.
«Пентхаусом» – из-за постоянно протекающей крыши – окрестили свои покои сами вояки, под собственные нужды которых все шестнадцать комнат верхнего общажного этажа взял сосед – войсковая часть 77864 по улице Авиаторов, дом 19. В пентхаус селили в основном прикомандированных и контрактников. У кого была возможность, перебирались в съёмные квартиры. Впрочем, у пентхауса имелось редкое достоинство, перекрывавшее многие минусы общежитского быта: до места службы, то есть до дежурки с турникетом-вертушкой надо было протопать всего три минуты в ритме разжиревшей черепахи. Иногда лифтёры запускали допотопный лифт, и тогда это время сокращалось вдвое.
С банкротством градообразующего предприятия жилые здания бывшего металлургического комбината по адресам Мамалыгина, 64, Южная, 41 и Авиаторов, 17 перешли в муниципальный жилой фонд города. Изъеденные полувековой эксплуатацией, они требовали капремонта, но в горадминистрации, верно, рассудили по-другому: направили к мамалыгинской трёхэтажке экскаватор и пару самосвалов. Следом под снос пустили барак на Южной. Постройка оказалась настолько захиревшей, что обошлись без драглайнов и их разрушительных чугунных гирь. Бульдозером легонько подцепили несущую стену, здание охнуло, испуская ветхий табачно-винный дух, и аккуратно завалилось набок.
Дом на Авиаторов не тронули, за него вступились немногочисленные собственники, успевшие приватизировать жильё. Комендант общежития Семён Созонович – тогда ещё обычный жилец – был замечен в числе рьяных активистов. Бывший руководитель региональной партячейки здорово попортил кровь местным швондерам: он выходил на митинг, устраивал пикеты и с завидным усердием обивал пороги городских и областных судов. Однажды наметил голодовку оппозиции – отксерил листовки-обращения к жильцам, расклеил по этажам, и смастерил пёстрый плакат «Конфронтация до полной потери сил». Правда, до голодовки дело не дошло. История попала на редакторский стол «Вечернего Красносудженска», а Семён Созонович – на первые полосы местного таблоида, затмив по популярности беспредел битцевского маньяка и развод четы Абрамовичей. Эпизод информационного противоборства он любил вспоминать всегда, когда дело заходило о трениях с коммунальщиками, с которыми комендант бодался ровно столько, сколько был начальствующим лицом. После освещения событий в прессе дом отвоевали, но не весь, а только пару этажей. Остальные муниципалитет прибрал к рукам, руководствуясь принципом «с паршивой овцы хоть шерсти клок». Пятый этаж оккупировали армейцы, третий и четвёртый поделили между собой собственники. Второй – оказался во власти колокольного дворянства, как пренебрежительно называл Семён Созонович наставников православной семинарии. Обитавший здесь преподавательский состав менялся часто и в большинстве своём состоял из приезжих. Самый лакомый кусок – первый этаж – порезали договорами аренды и отдали на растерзание бильярдной, чопа, секонд-хенда и спортивной организации со странным названием «Хала-хуп и Команда 9». Единственное витринное окно последней, наглухо заклеенное непрозрачной плёнкой со шрифтовым изображением крутящегося обруча и втиснутой в него девяткой, выходило во внутренний двор войсковой части, где посередине тренировочного плаца, давно выродившимся в автопарк под открытым небом, ржавели экспонаты. Долгими часами безделья я пялился на витрину и представлял за ней хрупких, тоненьких девушек в обтягивающих боди с цветными обручами на осиных талиях. В моих фантазиях они крутили хала-хупы и непременно улыбались.