Артефакт с темным прошлым - стр. 43
Дескать, а зачем о них говорить? Есть же официальная история! Не исключено, что именно «охранители» самых разных разновидностей и сортов полторы тысячи лет назад сожгли настоящую сокровищницу знаний Древнего мира – Александрийскую библиотеку, погубив многие тысячи бесценнейших манускриптов. Ну а их нынешние последователи стараются замолчать очевидное и заткнуть рот всякому, кто имеет мнение, не совпадающее с их, единственно «правильным» и «верным»…
– Да-а-а, картина вовсе не радужная… – философично констатировал Гуров. – Исходя из рассказанного вами, настоящий ученый должен быть чем-то вроде тех же самых Прометея или Данко. Кстати, помнится, оба эти героя за свои убеждения и добрые дела довольно жестоко пострадали. Вот и вы, Роман Михайлович, я гляжу, уже сейчас оказались на острие нежелания вас понять. Честно говоря, я даже не предполагал, что в, так сказать, царстве науки столько интриганов, фальсификаторов и даже откровенных мошенников. Но они, в чем я теперь убедился, есть. И тогда, рассуждая логически, следует предположить, что именно кто-то из «охранителей» заказал похищение найденного вами артефакта. Ну а убийство Юрия Семеновича стало сопутствующим событием, надо думать, случайного характера.
– Да, скорее всего, так это и было, – вздохнув, согласился профессор.
– Тогда перейдем к конкретике… – Гуров несколько свел брови к переносице. – Мне нужны фамилии ваших наиболее одиозных оппонентов. Начнем работать с ними.
Этот вопрос Рябинина заметно озадачил. Он вопросительно взглянул сначала на Стаса, потом на Льва и осторожно поинтересовался:
– Лев Иванович, вы собираетесь их допросить? А не будет ли моя информация о них… м-м-м… чем-то похожим на злонамеренное стукачество? Ну как это было принято в известные нам с вами времена?
На это Гуров ответил понимающей улыбкой.
– Роман Михайлович, по-вашему, я похож на Берию? – шутливо поинтересовался он. – Ну, разумеется, мы не планируем кого-либо вызывать на допрос в наш главк, оказывать давление и выбивать признание. Это было бы не только глупо и аморально, но и контрпродуктивно. Да, если бы я хотел провалить это расследование, то именно так и поступил бы – в духе той самой поры. Но мы со Станиславом Васильевичем всегда сначала думаем, а потом уже что-то предпринимаем.
– Не волнуйтесь, Роман Михайлович, мы свое дело знаем «на ять», – ободряюще подмигнул Крячко.
– Ну, хорошо… – прерывисто вздохнул профессор. – Мой главный, я бы даже сказал, пожизненный, оппонент – академик Игорянцев Эдуард Константинович. Знаете, есть такое выражение: «мой личный злой гений»? Вот его я и мог бы назвать своим пожизненным «злым гением». Он уже не раз становился у меня на пути. Еще в ту пору, когда я делал свою докторскую диссертацию, он мне усердно ставил палки в колеса. Он делал все возможное и невозможное, чтобы я не получил звание профессора. Когда ему это не удалось, говорят, он был очень разочарован и даже крайне раздражен.
– А в чем же вы видите причины такой ярой неприязни с его стороны? – осторожно подбирая слова, осведомился Стас.
На лице профессора промелькнуло что-то лирически-ностальгическое.
– Знаете, мне кажется, изначальная причина тут самая простая и даже банальная – зависть и ревность… – Рябинин немного помолчал и продолжил: – Расскажу вам такую историю. Более тридцати лет назад в тогдашнем Свердловске состоялась международная конференция палеонтологов. На ней председательствовал в ту пору еще не академик, а кандидат наук Игорянцев. Почему именно он – не знаю. Вот… И случилось так, что из Италии приехала молодой ученый Ольга Капурелли, кстати, она из Трубецких. Наши с ней места оказались рядом, Ольга мне очень понравилась. Но, как я мог заметить, приглянулась она и Игорянцеву. И он сделал все возможное, чтобы добиться ее взаимности. Однако его ждало полное фиаско – она выбрала меня… С тех пор я у него в самом черном из всех черных списков. Это далекое от науки событие, я так понимаю, и стало своего рода запалом к бомбе нашей с ним взаимной неприязни. И если я всего лишь не приемлю его научных взглядов, то он, как я понимаю, питает ко мне как человеку ненависть на зоологическом уровне.