Арт-пытка, или ГКП - стр. 3
Крот. Прав ваш ценитель.
Томский. А мне, знаете ли, как раз куда интереснее, если герои и героини не слишком торопятся прыгать в постель; мне как раз скучно, если они сразу же оказываются в постели. Или еще другой «ценитель» прекрасного как-то сказал: «Герои Чехова все чего-то ждут, декламируют, не едут в Москву никогда, хотя нужно было с первых минут первого действия спалить на х… вишнёвый сад и уехать в Москву первым же поездом»1. Ну, правильно, Чехов – это мертвечина, а надо бодренько ехать в Москву. На рок-концерт. Та же примерно логика.
Крот. Я, в общем, не совсем об этом. Хотя…
Томский. Неужели и вы скажете, что трем сестрам надо было спалить вишневый сад и нестись с Москву?
Крот. Но вы-то сами много раз говорили, что рождены «дело делать», а не декламировать в пустоту.
Томский. Ну так очевидно, что я и не герой Чехова, да и в конечном счете я предпочел делу, признаваемому в обществе настоящим, то есть бизнесу, какое-то дело весьма сомнительное, то есть реально стоящее. Так уж выходит, что Культура с большой буквы всегда вызывает некоторые подозрения у некоторых чересчур живых современников. В этом смысле, я думаю, что иногда прямо полезно, когда у культурного человека наблюдается отток, упадок жизненной энергии, – иначе ему никак не усидеть ни с книжкой в руках, ни на «классическом» концерте.
Крот. Вы опять-таки на всех производите впечатление не просто энергичного, а гипер-энергичного человека.
Томский. Я опять-таки – руководитель, человек действия, а всякое руководство требует энергии. Но может быть именно поэтому я сам и не писатель, и не философ, – именно потому, что слишком уж энергичен, слишком вовлечен в действительную жизнь.
Крот. Сомнительный тезис – многие писатели (и даже мыслители) отличались скорее избыточной энергией. Толстой, Маркс – те еще живчики были.
Томский. Так эта их чрезмерная «живость» и приводила к тому, что они вовлекались в общественную жизнь, видели себя руководителями людей, а не букв. Хотя, вообще говоря, тезис об оттоке энергии действительно сомнительный. Творческий человек переплавляет жизненную энергию в творчество, но, очевидно, максимум творчества требует и максимума энергии для переплавки. Не зря и Шопенгауэр говорил, что гениальных людей всегда находили особенно пылкими, хотя вовсе и не все пылкие люди гениальны2. Что касается Толстого и Маркса… Мир легко обошелся бы без толстовских общин, а вот без «Войны и мира» – никак. С марксизмом дело обстоит посложнее, но, в целом, итогом жизни Маркса, очевидно, является «Капитал», а не «Интернационал».
Крот. Не очевидно – марксисты никогда не согласятся с вами.
Томский. Не согласятся, но у нас сейчас нет времени спорить с ними, к тому же о марксизме нам все равно еще придется поговорить подробнее.
Крот. Вот как? Что ж, поговорим… А вторая проблема?
Томский. Вторая?
Крот. Вы сказали: «Тут возникает две проблемы»; первая – это любовь или нелюбовь к Культуре с большой буквы, а – вторая?
Томский. Ах, да. Вторая – это отношение к общественной культурной жизни в целом. Здесь я, надо сказать, во многом согласен с вами – в ней много мертвечины, причем опять-таки мертвечины двоякой. С одной стороны – это именно что превращение культуры в некую сонную забаву для «приличной публики»; с другой – поле разнузданного эксперимента для публики «неприличной».