Аромагия. Книга 2 - стр. 6
– Мирра, сядь! – будто ударил меня в спину злой голос Ингольва.
Боги, милосердные мои боги, ну сколько можно?! Я и так все время молчу и терплю, терплю и молчу, лишь изредка позволяя прорываться истинным чувствам. Кажется, муж совсем не выспался (любопытно, чем занимался всю ночь?) и теперь собирался сорвать на мне свое дурное настроение.
– Дорогой, но я уже сыта.
– Я сказал, сядь! – повысил голос он.
Будто собаке приказал!
Пришлось усесться на краешек стула, сложив руки на коленях и выпрямив спину.
Что нужно от меня Ингольву, неужели меня сегодня унизили недостаточно?!
Однако он обратился вовсе не ко мне.
– Отец, немедленно извинись перед Миррой! И я больше не хочу слышать о той статье. Ни слова!
Потрясенное молчание было отмщением за многие минуты унижения, которые мне довелось пережить в этом доме.
– Вот еще, с какой стати?! – наконец обретя голос, возмутился свекор, в самое сердце пораженный «предательством» сына.
Однако Ингольв и не подумал отступить. Напротив, он побагровел, сделавшись поразительно похожим на отца, и раздельно проговорил:
– В этом доме хозяин я. И если я сказал извиниться – значит, ты извинишься. Сказал выбросить газету – выбросишь. Ясно?
Резко побелевший господин Бранд пошел пятнами и судорожно кивнул.
Каюсь, теперь наступил мой черед прятать мстительную улыбку. Для меня давно не было тайной, что у свекра за душой ни гроша, именно поэтому он жил в доме сына и за его счет. А сын – мой муж – стал полковником лишь благодаря аромагии. Именно она была источником нашего благосостояния. А потому ругать ее было позволительно лишь самому Ингольву.
На мой взгляд, весьма странная логика, но, надо думать, ему она таковой не казалась…
Господин Бранд, казалось, боролся с приступом удушья. Наконец он, откашлявшись, выдавил:
– Извини, Мирра. – Каждый звук из него будто вытягивали силой.
– Принимаю ваши извинения! – с принужденной гримасой, долженствовавшей изображать улыбку, отозвалась я и снова встала.
– Мирра! – вновь окликнул меня муж.
Пахло от него странно: лавандой и немного цветами хлопка – замешательством.
– Да, дорогой! – на этот раз безо всякой иронии отозвалась я.
– Прости, я… – Он не договорил, комкая в кулаке газету. – Нет, ничего.
Я кивнула, принимая так и не произнесенное извинение, и впервые за долгое время искренне улыбнулась мужу. Мой благоверный не мог пересилить себя и вслух признать, что был неправ… Впрочем, мне хватило и этого.
Столовую я покинула, как принято писать в романах, с чувством глубокого удовлетворения…
Город тонул в тумане, пробирающем сыростью до костей. В нем терялись звуки и запахи, и я передернулась, поплотнее закутываясь в шаль: неприятно чувствовать себя мухой, увязшей в варенье.
Отпирая дверь «Уртехюс», я вспомнила о вчерашних событиях и заполошно огляделась. К счастью, гадины нигде не оказалось: на столике, куда ее вчера столь небрежно бросил Исмир, теперь красовалась только пыль. Надо думать, змея пришла в себя и уползла. Или растаяла, как льдинка на солнце.
Первым делом заварить кофе – крепкий, жгучий, чтобы обжигал язык и разгонял кровь. О Петтере, подарившем мне это маленькое чудо, я думала с неподдельной теплотой.
Теперь зажечь аромалампу с капелькой иланг-иланга, от тягуче-сладкого аромата которого накатывает приятная расслабленность…