Армен Джигарханян: То, что отдал – то твое - стр. 10
Завидует, быстро подумал завлит. Завидует Слепикову. Завидует другим режиссерам. Браво! Я не глуп, быстро подумал завлит. Ах, как я не глуп…
– Что касается меня, то я Армену не завидую, – вслух озвучил Осинов. – У меня с ним – все. Отрезано, закопано, забито.
– Свежо преданьице. Ты столько лет его защищал.
– От любви. До ненависти…
– А помнишь, как ты со мной спорил?
– Лишний раз убедился: добро наказуемо. За добро только что полной мерой наложили. До сих пор изо рта воняет. Теперь – все. Теперь думаю: либо уйти из театра, либо…
– Либо что? Ну, ну, смелее, – почувствовал важность момента, Саустин. – Смелее. Звучи дальше.
– Я не шучу, Олег.
– Вижу.
– Я тоже вижу, – мило улыбнулась Вика.
Она принесла водки и тарелку редиски. Разговор прервался на чоканье, питье, условную закуску. Водка толкнула, ускорила кровь. Второй рюмкой мужчины догнали первую. И снова налили. Осинов пил жадно, с размаха забрасывал водку в рот, Саустин пил спокойно, Вика приглатывала.
Но водка, по обыкновению, не расслабила, завлит помрачнел еще больше. Руки его сжимались в кулаки словно готовились к схватке. Осинов не был сильным и смелым, скорее наоборот, но разъяренный, поддатый и несмелый психопат вдвойне опаснее самого смелого.
– Вика, по-моему, у тебя на кухне гора немытой посуды, – сказал Саустин.
– Все вымыла, – не поняла намека Вика.
– У тебя чайник кипит, – сказал Саустин.
– Еще не ставила, – отозвалась Вика.
– Вика! – Саустин так сыграл гнев, что до артистки дошло, ее сдуло… – Старик, ты не озвучил, – снова обратился Саустин к завлиту.
– Ты уже и так все понял, – сказал Осинов.
Саустин облегченно выдохнул, разгладил лицо и пожал протянутую ему руку.
– Наконец-то, – сказал он. – Созрел. Я тебе давно говорил и, сам понимаешь, я – с тобой. Раскорячился дедушка наш, всю дорогу перекрыл. Гнать его надо! Причем учти… – артист взял паузу, после которой его прорвало. – Речь идет не только о том, чтобы изгнать худрука – это мы сделаем, не вопрос – а вот что будет после изгнания? – Он приблизил голову к завлиту, зашептал громким шепотом, как трагик, и у завлита высыпали мурашки страха… – Я веду речь о госперевороте, о практическом захвате театра. Дело романтическое, высокое, заводное – героическое!
Грандиозность замысла приподнимала над землей. Блин, изумился завлит, опять Шекспир!
– Захват – в каком смысле? – испуганно спросил он.
– Не можем мы ждать пока минкультуры назначит нам нового худрука. Мы должны сами решить этот вопрос…
Завлит более не задавал пустых вопросов, его нетерпение сквозило в глазах, в нетерпеливом покачивании головы, в пальцах, крутивших пустую рюмку…
– …Очень просто, – продолжал Саустин. – После переворота образуем худсовет.
– Хунту?!
– Художественную хунту. Я стану главным режиссером, Вика – главной звездой…
– А я? – не стерпел завлит.
– С тобой тоже все просто. Ты станешь худруком.
Худруком? Я? Идея была столь неожидана, что поначалу не вошла в завлитовскую голову. Следовало выпить и осмыслить.
Выпили и осмыслили.
Осинов осмыслил быстро и сразу, и с благодарностью решил, что Саустин первый, кто по достоинству и справедливо оценивает его профессиональные качества. Наконец-то, хоть кто-то, хоть когда-то, и абсолютно он прав. А раз так, то хунта так хунта! И действовать надо по Шекспиру, читай и действуй, у него уже все написано.