Армагеддон. 1453 - стр. 48
У него был кусок земли, который он никогда не вспахивал, только трава и пасущиеся на ней козы. Если какая-то земля и может дать его семье достойный урожай, то только эта. Добравшись наконец до места, Ахмед снял свою ношу и пустил волов пастись на опавших листьях в тополиной рощице, а сам стал ходить прямыми линиями, наклоняясь за мелкими камушками – подобрать и отбросить в сторону, и нагибаясь к большим – поднять и отнести на край поля.
Он не думал. Не чувствовал. Не помнил.
«Йа даим, йа даим», – монотонно пел он, как делал во время сева или жатвы. Распев, чтобы продолжать работу, хранить жизнь, как она есть, удерживать в ней человека. Он не помог раньше, но помог сейчас, когда пришла боль, помог преодолевать ее, весь день, до темноты, останавливаясь только для молитвы, а после сломать ледяную корку на маленьком пруду и сосать осколки.
Землю уже выбелил свет звезд и луны, когда Ахмед заметил рядом с волами два силуэта. Двое его сыновей. Мунир, старший, ему семь. Мустак, почти такой же высокий в свои пять. Один держал бурдюк молока, немного сыра в тряпице и круг подсушенного хлеба, второй – овчинный тулуп Ахмеда и мешок мякины.
Он забрал все, напился, поел. Потом заговорил старший сын:
– Возвращайся. Ты ей нужен.
Ахмед не ответил. Только покачал головой и вернулся на поле.
За следующие два дня он очистил землю от камней, больших и маленьких, сложил их в пирамиды по периметру поля. Ночью спал под тополями, между двумя волами, без сновидений. На третий день его сыновья вернулись с новыми припасами, которых хватило и для них, – и еще два дня они следили, как отец ведет плуг по земле, пусть и оттаявшей слегка под южным ветром, но все равно твердой. Однако лемех, который Ахмед обжигал, пока тот был еще зеленым, сломался лишь на пятый день, когда вспахано было уже три четверти поля. Неплохо в хороший год, который придет, иншалла.
Ахмед выпряг плуг и приспособил к волам борону – бревно такой ширины, что мальчишки могли встать сверху, добавив свой вес к бороне, которая разбивала вывороченные плугом комья земли. Еще один день, и все закончено. Если теплый ветер утихнет и земля вновь промерзнет, боронить нужно будет еще раз. Но самая тяжелая часть работы уже сделана, а у жены есть братья, они дайи мальчишек, и потому у них есть особые обязательства. Если Ахмед не вернется…
Он оставил сломанный плуг на краю поля, прислонил борону к тополю, взял упряжь и свистнул волам идти домой. Мальчишки побежали вперед, и когда Ахмед дошел до деревни, многие высыпали на дорогу, посмотреть на безумца и, возможно, увидеть джинна, который овладел им.
Не глядя ни на кого, Ахмед направился прямо к дому. Еще издалека он увидел свою жену, стоящую в дверях. Подойдя ближе, отпустил животных; мальчики подбежали забрать упряжь и отвести волов в стойло. Он был в десяти шагах, когда Фарат заговорила.
– Мы похоронили ее, – сказала она, лицо сморщилось. – Мы не могли ждать.
По-прежнему безмолвно он прошел мимо жены в дом. Она закрыла дверь.
– Ахмед, что ты сделал? Ты сошел с ума? Пахать в январе? Может, ты собрался заодно сеять и погубишь нас всех следующей зимой?
Ахмед прошел в глубь комнаты. Он устал, однако не мог отдыхать. Подошел к сундуку, вытащил мешок с семенами и, впервые за несколько дней, заговорил грубым, отвыкшим голосом: