Арлекин - стр. 36

Он сел на диван, втиснулся между подлокотником и Натэниелом. Снова обвил Натэниела руками, хотя сидел у него на коленях, и потому лицом коснуться лица не мог. Натэниел прильнул к нему, свернувшись в клубок, и от мирного выражения его лица мне жутко стало. Но он притянул руку Байрона поближе к себе, прижал, как любимого плюшевого мишку. Он никогда не был особенно близок к Байрону, и посмотри ты – чуть-чуть потаскали за волосы, и вот – он уже лучший друг. Нет, не понимаю я этого. Не понимаю.

Байрон обнял его в ответ, потрепал по волосам.

– Я – универсал, Анита. В любом смысле этого слова.

Я нахмурилась:

– Универсал – это значит, бисексуал?

– Одно из значений, рыбонька.

– Ты мне скажи прямо, Байрон, я в тонкости вникать не умею.

– Это значит, что я и суб, и дом.

– Субмиссив и доминант? – переспросила я.

Он кивнул.

– И что ты предлагаешь?

– Помочь тебе укротить твоего вот этого котенка.

– Как именно? – В этот вопрос я вложила все свои запасы подозрительности.

Он рассмеялся:

– Столько вложить угрозы и сомнений в одно слово, рыбонька!

– Ты на вопрос ответь.

– Ты будешь питать ardeur от меня и Натэниела, пока я буду его мучить. Судя по только что имевшему место предисловию, энергии будет немеренно.

– А ты что от этого получишь?

– Секс с тобой, рыбонька.

Я покачала головой:

– Придумай что-нибудь другое, Байрон. Тебе мальчики нравятся больше девочек.

– У меня будет сексуальный контакт с Натэниелом.

Я сама почувствовала, как недоверчиво щурюсь:

– Ты никогда раньше не показывал, что Натэниел – твоего типа.

– Я знаю, что он несчастлив, а я люблю, когда у моих друзей все хорошо.

– Это не все, – сказала я.

– Этого я уже не понял, возлюбленная.

Он устроился в углу дивана. Они с Натэниелом жались друг к другу так, будто им уже случалось так сидеть. Хотя, думаю, такого не бывало.

– Он это делает ради меня.

Я обернулась ко второму вампиру, неподвижно сидящему в кресле.

– Объясни?

– Скажи ей, Байрон. Скажи, почему предлагаешь.

– А почему не стихами, Реквием? – спросил Байрон.

– Почто мне мучиться в темнице и в цепях, когда к свободе ключ – в моих руках?[4] – спросил Реквием.

– Так-то лучше, – ответил Байрон. – А ты никогда не думал с этим покончить, рыбонька? Тот факт, что Анита относится к тебе без обожания, тебя травмирует?

Реквием всего лишь глянул на него, но почему-то под этим взглядом Байрон поежился. Даже не знаю, от страха – или это была дрожь от чего-то иного. Впрочем, испугаться бы ему стоило: никогда я еще не видела у Реквиема такого холода во взоре.

– Чую, тут что-то у вас творится такое, что может повести к травмам. Поскольку моя работа – всех от такого защищать, прошу рассказать мне все как есть.

Байрон обернулся ко мне:

– Натэниелу боль необходима, Анита. Я тебе помогу ему ее дать, пока ты будешь с нами в кровати. Ты будешь присматривать, но грязную работу тебе делать не придется.

– Натэниел тебе рассказывал о своих проблемах?

– Я знаю, что это такое, Анита, – когда хочешь какого-то прикосновения и лишен его. Я столетиями был во власти мастеров, которым плевать было, чего я хочу или что мне нужно. Ты любишь Натэниела, и он любит тебя, но от неудовлетворенной нужды любовь в конце концов может прокиснуть, как молоко на жарком солнце.

– И эта твоя демонстрация – просто от доброты сердца. – Я голосом показала, как мало я в это верю.