Аркан 22 - стр. 24

Марат захлопнул окно, задернул портьеру, уселся в красное бархатное кресло, налил себе еще один стакан. Он думал. Возможно ли поверить в то, на что он надеется? А как не поверить, если он видел своими глазами то, что видел? Верить очень хотелось, вот только доверять он не умел.

Напротив кресла висело огромное зеркало в золоченой раме. Марат встал, подошел к нему так, чтобы видеть себя во весь рост, провел рукой по черным вьющимся волосам, улыбнулся, обнажив белый ряд влажных зубов. Медленно повернул голову влево, затем вправо. Все линии лица четкие, правильные, выразительные. Отставив стакан на высокий резной столик, Марат снял футболку, с удовольствием оглядел красивое поджарое тело. На загорелой груди блестел золотой куб на кожаном шнурке. Марат повернул его гравировкой наружу, спустился взглядом ниже. На левом боку, от живота и за спину, тянулась полиэтиленовая наклейка – защитная пленка для свежей татухи. Марат подцепил ее за край и резко сорвал, освободив надпись на латыни: Solve et Coagula[16].

– За тебя! – произнес он, поднимая стакан, и чокнулся со своим отражением.

В здании университета всегда царит особая волнующая атмосфера. Но волнует она лишь тех, кто уже свой диплом получил и, заглянув по старой памяти в учебный корпус, ловит запахи университетской столовой, гудящие звуки толпы и флешбэки в беспечную юность. Те же, для кого учеба – ежедневная рутина, восторга от этой смеси звуков-запахов-впечатлений не испытывают.

Вот и Алексей чувствовал себя восторженным пришельцем в потоке равнодушных студентов и хмурых преподавателей. Все было родное, знакомое, но уже чужое. Из столовой тянуло чебуреками и доносилось постукивание пластиковых подносов, из библиотеки веяло прохладой и тишиной. По символическому стечению обстоятельств два этих храма телесной и духовной пищи находились напротив друг друга. Такая вот метафора жизни.