Архивы Дрездена: Доказательства вины. Белая ночь - стр. 68
Никто не отозвался. Молли взяла свою сумочку и повернулась к двери. По дороге к выходу она прошла совсем близко от Мыша. Впрочем, тот, вместо того чтобы предостерегающе заворчать, ткнулся лбом в ее ногу, а она почесала его за ухом.
Я дождался, пока дверь закроется, и строго посмотрел на него:
– Ты на кого работаешь?
Он вильнул хвостом и вернулся на место. Мёрфи продолжала задавать Рози неизбежные вопросы о нападении.
Время шло. Я отложил рассмотрение странного поведения Мыша на потом, приказал ему следить за дверью, а сам включил Зрение.
Потребовалось совсем небольшое усилие воли, чтобы отогнать в сторону такие заботы материального характера, как боль, зуд, синяки и вопрос, почему Мыш ворчал на Молли, а потом свет, тени и цвета повседневного мира растворились в буйстве света и красок, хоронившихся под поверхностью.
Мёрфи предстала такой, как всегда, когда я смотрел на нее Зрением: она оставалась почти сама собой, только немного яснее; глаза ее сияли, и одета она была в почти ангельский хитон белого цвета, испачканный кое-где кровью и грязью сражения. Под левой рукой у нее висел короткий прямой меч, клинок сиял ослепительно белым светом – я-то знал, что на этом месте у нее находится наплечная кобура. Она посмотрела на меня, и я разглядел смутно маячившие черты ее физического лица. Лицо это оставалось непроницаемым, словно маска, но Мёрфи улыбнулась мне – словно осветила лучом солнца. Сквозь пелену ее физического лица я видел жизнь, эмоции.
Я отвел от нее взгляд прежде, чем мы успели заглянуть друг другу в душу… впрочем, улыбка эта явно из тех вещей, которые я не против сохранить в памяти. Другое дело – Рози.
Материальная Рози представляла собой миниатюрную, хрупкую, бледную девушку. Та Рози, которую открыл мне Взгляд, выглядела совсем иначе. Бледная кожа превратилась в серую, грязную, кожистую оболочку. Огромные темные глаза сделались еще больше, и взгляд их настороженно, боязливо шарил по палате. Так оглядываются по сторонам бродячие собаки, уличные кошки или крысы – затравленные, отчаявшиеся в бесконечной борьбе за выживание.
Под кожей в змеящихся венах пульсировала какая-то зловещая черно-зеленая энергия, сгусток которой виднелся на сгибе локтя левой руки. Нити этой энергии тянулись к коже и заканчивались на ее поверхности десятками крошечных жадных ртов – отметин от инъекций, которые я заметил накануне. Правая рука то и дело проводила по левой, словно расчесывая надоедливый прыщ. Но пальцы ее не касались кожи. Руки окружало нечто, напоминающее рой мерцающих мошек, не позволявших ей дотронуться до этих голодных ртов. Хуже того, на висках ее темнели пятна, похожие на шрамы от ожогов, – маленькие, аккуратные черные отверстия, словно кто-то продернул сквозь ее голову докрасна раскаленную иглу. Вокруг этих ранок запеклась призрачная кровь, но, судя по широко раскрытым глазам, сама она даже не осознавала их наличия.
Какого черта? Мне приходилось уже видеть жертв нападений на душу, и вид у них всегда был не из приятных. Обыкновенно они выглядели так, как если бы на них напала акула или разъяренный медведь. Таких повреждений, как у Рози, мне еще не приходилось видеть. Казалось, какой-то хирург-извращенец орудовал над ней лазерным скальпелем. Это на пару делений превысило прошлый рекорд странности с гнусным оттенком… в каких там единицах она измеряется.